Записки промышленного шпиона (сборник)

– Конечно. Все просто, – пожал я плечами. – Зачем прятаться за красивыми словами, Юлай? Наверное, вы переиграли Консультацию. Наверное, так. Догадываюсь, что мы здорово рассердили вас. Но поскольку я все еще не убит, значит, вы собираетесь меня использовать. Может, обеспечите новым именем, даже внешностью. А что дальше? Заставите меня воровать? Иначе зачем вам я? А ведь это, Юлай, и означает – расписаться в своей беспомощности.

Юлай изумленно моргнул:

– Ты действительно так думаешь?

2

«Господи! Господи! Господи! Господи!»

3

Я провозился с уборкой более трех часов.

Я не торопился, протер все углы комнатки.

Пыльная оказалась работенка, зато теперь я знал каждую вещь, прижившуюся в логове Юлая. Низкий диван (я на нем спал), деревянный стол, обшарпанное кресло, не раз менявшее обивку, шкаф с постельным бельем и верхней одеждой, наконец, нечто вроде пузатого старомодного комода с выдвижными ящиками, набитыми всяким радиомусором. Радиодетали валялись и на полу, на подоконниках. Я собрал их и побросал в ящики комода. «Представляю, что творится в бункере связи», – хмыкнул я заявившемуся Юлаю. Киклоп хохотнул, как запаздывающий гром: «Это трудно представить».

Но мебель была только внешним кругом. Гораздо больше меня интересовал круг внутренний. Я, например, тщательно изучил постельное белье и одежду – никаких меток; перерыл комод, пошарил под диваном и под столом; удивительное дело – Юлай не хранил в домике ничего лишнего.

Несколько технических словарей, старые тапочки.

Вряд ли тут бывали когда-то гости, я не обнаружил никаких следов.

4

Но самым тяжелым оставались сны.

Я спал в душной крошечной комнатенке, похожей на кубрик.

Храп Юлая, доносившийся из соседней комнаты, мне не мешал, как не мешали перемигивающиеся цветные лампочки постоянно включенной аппаратуры. Плевать, чем занимается Юлай, что он записывает, – я хотел выспаться на всю дальнейшую жизнь.

Вот только сны…

В долгих снах я видел мертвые берега Итаки…

А может, пустые берега острова Лэн… Не знаю…

Странная музыка… Я просыпался в слезах…

Но чаще всего я видел себя бегущим вверх по холму.

Задыхаясь, я бежал к вершине холма – коснуться рукой небесной синевы, нависавшей так низко. Она должна быть плотной, считал я, как облака, когда на них смотришь из самолета. Я ничего так не хотел, только взбежать на холм и коснуться рукой небесной синевы.

Кажется, Сизиф был хулиганом, из чистого хулиганства он скатывал тяжелые камни на единственную караванную тропу, по которой ходили торговцы. За это Сизифа покарали боги. «Господи! Господи! Господи! Господи!» Задыхаясь, шумно дыша, хватаясь руками за сухие кусты, я бежал вверх по холму к манящей, такой плотной и близкой синеве. Кажется, я что-то выкрикивал на бегу, а может, мне вслед кричали; проснувшись, я не мог припомнить слов. Но я кричал (или мне кричали) что-то важное, что-то необыкновенно важное, что-то такое, наверное, что могло изменить мою жизнь. Но я не мог вспомнить – что ? Попытки вспомнить приносили мучительную головную боль. Я просыпался, и подушка была мокрой от слез. Что я кричал во сне? Почему меня это мучило?

Не знаю.

Проснувшись, я садился на подоконник.

Внизу шумел невидимый океан, в темном небе проплывал пульсирующий огонек – жизнь другого, не моего мира; помаргивали цветные лампочки аппаратуры, придавая грубым стеллажам праздничный вид. Все вокруг казалось основательным, прочным, созданным надолго, но – чужим.

Совершенно чужим.

5

На исходе второй недели я выяснил нечто важное: у киклопа бывают гости!

Проснувшись за полночь, я дотянулся до брошенного на стеллаж полотенца, потом привычно пересел на деревянный прохладный подоконник. Внизу, в ночном тумане, смутно блеснул огонек. Я машинально взглянул на часы. Что может делать Юлай на берегу за полночь? Потом, не теряя из виду мечущегося в тумане огонька, я оделся.

Огонек ни на секунду не оставался в покое, он двигался, описывал странные дуги; потом снизу отчетливо донесся негромкий рокот великолепно отлаженного лодочного мотора.

Комната киклопа, когда я в нее заглянул, показалась мне пустой, темной и незнакомой.

– Юлай! – позвал я, зная, что он не откликнется.

Он и не откликнулся.

Я взял фонарь, открыл наружную дверь и окликнул:

– Ровер!

Пес тоже не откликнулся.

Огонек то гас в тумане, то разделялся на два. На берегу явно что-то происходило.

Единственным человеком, всерьез верящим в существование таинственных алхимиков, конечно, был доктор Хэссоп. Он давно перевалил черту семидесятилетия и большую часть прожитой жизни отдал попыткам выйти на прямую связь с непонятным мне тайным союзом. Однажды ему повезло: к нему подошел человек со странным перстнем на пальце. В гнезде перстня светилась чрезвычайно яркая точка. Казалось бы, ерунда, но этой светящейся точкой доктор Хэссоп раскурил сигару… Потом доктор Хэссоп вышел на некоего Шеббса… Позже на старика Беллингера… Все эти встречи закончились кровью. То есть ничем.

Ночь. Огоньки в тумане.