Записки промышленного шпиона (сборник)

– А тебе и не надо ничего видеть, – прохрипел в ответ датчанин. – Я твой поводырь. Положись на меня. Скоро с твоих ладоней клочьями слезет кожа – наверное, знаешь, что печень белого медведя перенасыщена витаминами. Ты убил Рика Финна и убил моих эскимосов – это навсегда. А твоя слепота – лишь на время.

Ледяные кристаллики медленно падали с низкого неба, скапливались на плечах, в каждом сгибе одежды. Призрачный стеклянный блеск утомлял глаза, воздух сиял, как радуга. Не меньше, чем этот блеск, Мата Шерфига мучила ненависть. Она усилилась, когда он прочел отобранное у Риттера письмо. Это было личное письмо. Лейтенант Риттер адресовал его жене в Берлин – в серый город, в котором Мат Шерфиг никогда не был, но в котором очень неплохие годы провел в свое время поэт Рик Финн.

«Герхильд, – писал Риттер жене. – Север мне по душе. Это мой край. А мои друзья – бывалые люди. Некоторые из них тренировались на скалах и льдах Шпицбергена еще до войны. Так что, когда ты получишь письмо, знай: я не один в этом суровом краю, меня окружают крепкие верные люди. Мы питаемся кашей и бобами, черным хлебом и пеммиканом – у нас достаточно сил. Ты знаешь, я всегда хотел быть сильным, прямым, и чтобы кулаки у меня были тяжелые, и чтобы я мог объясняться на двух-трех языках. Так вот, Герхильд, я теперь силен и прям, и кулаки у меня тяжелые, и я свободно изъясняюсь с любой миссис Хансен. Почему-то в Дании, – писал лейтенант, – большинство миссис – Хансен. И все они любят свечи, здесь много свечей. Есть круглые, есть витые, есть плоские, как блюдца, есть здоровенные, как поленья, – какие угодно, Герхильд! Как только закончится война…»

Лейтенант Риттер не знал, что для него война уже закончилась.

Этого, правда, не знал и Мат Шерфиг, прислушивающийся к немцу, который стонал от мучающего его жара. От него несло потом и слабостью. Надо было застрелить его, думал Мат Шерфиг. Яркая звезда – Тиги-су, Большой Гвоздь, Полярная, пылала над ледником. Мат Шерфиг понимал условность сравнений, но звезда Тиги-су действительно, как гвоздь, намертво пришпилила к белому леднику и собак, и лейтенанта Риттера, и его самого.

15

Я насторожился.

Легкий шорох и скрип… Так скользит подошва по бетону…

Тяжелая папка аккуратно легла в сейф на положенное ей место, массивная дверца бесшумно захлопнулась. Выключив потайной фонарь, я осторожно глянул в окно.

Смутная тьма дубов… И снова подозрительный шорох…

Скользнув в открытое окно, я мягко приземлился в цветочной клумбе и нырнул в тень дубов. «Магнум», как всегда, находился под мышкой. Подозрительные шорохи то усиливались, то гасли. Удобная ночь для любой противозаконной акции.

Я усмехнулся: и для законной.

Час, может, полтора я исследовал сад.

Ни души. Металлическая лесенка Бауэра лежала там, где я оставил ее. Душно несло запахом роз. Как это ни странно, даже исследуя сад, я думал о рукописи. Перед тем как сунуть ее в сейф, я глянул на последние страницы. Несомненно, Беллингер был мастером сюжета. Лейтенант Риттер не отобрал автомат у Шерфига, но почему-то они изменили курс и двигались теперь к острову Сабин. Неужели датчанин пошел с немцем добровольно? Что случилось на полдороге к Ангмагсалику? Ледяная тоска гренландских пространств покалывала мне нервы. Слишком большой заряд злобы и ненависти был впрессован в рукопись, чтобы сразу отойти от нее.

Снова шорох. Удаляющийся, невнятный.

Просидев в траве полчаса, я поднялся наверх. Следовало часок поспать, силы могли мне понадобиться. Следы, если они есть, я отыщу утром, а рукопись…

Ну, рукопись никуда не денется. В этом я был убежден.

16

Я проспал не более часа, но полностью восстановил силы.

Зато Беллингер и не думал подниматься. Так и не дождавшись его, я отправился в обход стены. Розовые утренние облака высокими башнями стояли в небе, тянул легкий ветерок – природа тонула в умиротворенности. Я внимательно присматривался к каждому кусту, исследовал все подозрительные участки, но никаких следов не нашел. Зато, обескураженный, услышал знакомый свист. Поднявшись по лесенке, я недовольно глянул на дорогу.

– Сколько бутылок побили, – укорил меня Иктос. Наверное, он имел в виду стеклянные осколки, вмороженные в бетон. Хитрые глаза его бегали. – Твой хозяин не дурак выпить, да?

– Он к выпивке не притрагивается.

– А откуда столько бутылок? – резонно возразил бывший грек. – Никогда не встречал людей, не притрагивающихся к выпивке.

– Тебе не везло.

– Не злись. – Иктос похлопал по оттопыренному карману. – Спускайся на травку. – Он явно помнил мою угрозу. – Утро только-только началось, а ты злишься. Плохой у тебя характер.

Наверное, он мог говорить долго, но его прервали.

Из-за поворота, мягко урча, выкатился открытый «форд».

За рулем сидел удивительный человек: белый костюм, белые перчатки, белая шляпа, такое же белое, да нет, конечно, просто бледное лицо – это в самый-то разгар лета! Зато узенькие его усики казались черными до неприличия.

– Кажется, я заблудился. – Человек в белом с любопытством взглянул на Иктоса, потом на меня. – Там дальше есть дорога?

– Только для вездехода.