Записки штурмовика

Один приятель мне рассказывал, что СА не позволяют принимать евреев в городскую больницу. Пусть евреев лечат свои, еврейские доктора. Мне только не понравилось, когда по улице провели почти голую женщину с надписью: «Я отдалась еврею». Это уж слишком! Вечером у нас в казарме читали журнал Юлиуса Штрейхера «Штюрмер», в котором рассказывается, что евреи убивают христианских детей. Я этому что-то не верю… Это слишком глупо.

2 и 3 апреля бойкот продолжался. В разных местах в еврейских магазинах разбивали витрины и забирали товары. Говорят, что наши промышленники против бойкота, так как евреи прежде покупали у них товары, а теперь перестали. Несколько СА попробовали ворваться в квартиры Вассермана, Сольмсена и других банкиров-евреев. Но тех охраняла полиция и СС. Их, оказывается, нельзя трогать.

Говорят, что в Англии и Америке требуют прекращения бойкота. Мы были уверены, что наши вожди не позволят, чтобы им диктовал кто-то свою волю, однако 4 апреля нам приказали прекратить бойкот, так как мы уже будто бы добились своего. Это отчасти верно. Плохо только то, что мы успели разделаться лишь с мелкими людьми – адвокатами, врачами, ремесленниками, а вот еврейским банкирам, промышленникам это сошло, как с гуся вода.

Вчера вечером решил пойти посмотреть, что делается дома. Оказалось, еще хуже, чем было. Отец потерял работу, получает тридцать марок пособия в месяц, а жизнь дорожает, мать стала худая, как после болезни. Говорит мне:

– Что-то твой Гитлер нам не очень помогает.

Фриц вырос и смотрит на меня волком.

Мне стало как-то не по себе: я трачу деньги на папиросы и пиво, а дома нечего есть, так как из тридцати марок пятнадцать уходит на квартиру. Спрашиваю о знакомых – мать говорит, что всем стало хуже жить. Я объясняю ей; что Гитлер еще не успел исправить все, что нам напортили марксисты.

Отец, который все время молчал, спрашивает:

– А почему у вас в казармах и концентрационных лагерях истязают рабочих?

Я отвечаю, что берут в работу только коммунистов; честный рабочий, даже если он не с национал-социалистами, может быть за себя спокоен. Мать вздыхает и смотрит на меня испуганным взглядом.

Я ушел из дому с испорченным настроением. Вообще иногда мне кажется, что все у нас обстоит хорошо, а иногда – что все плохо…

21 апреля 1933 г.

Я часто презираю себя за то, что так легко теряю веру в национал-социалистскую революцию. Мне нужно, чтобы меня каждый раз кто-либо убеждал, что наша политика правильная. Недаром наш новый штурмфюрер Граупе говорит мне:

– Ты, Шредер, хороший штурмовик и смелый парень, но у тебя в голове всегда какая-то чепуха. Тебе нечего напрягать мозги – за тебя все обдумают и решат наши начальники.

Несколько дней назад, когда у меня было совсем скверное настроение, ко мне пришел Юрги – он теперь работает в пропагандистском управлении НСБО. Юрги подтвердил, что многие национал-социалисты недовольны политикой Гитлера. Но это происходит потому, говорил он, что все очень торопятся. Главное – это терпение. Для того чтобы успокоить недовольных, в Спортпаласе устраивается большой митинг НСБО, на котором будет выступать Геринг. Я решил пойти послушать – все равно сегодня я свободен. По дороге Юрги мне объяснил, что Гитлер решил покончить с профсоюзами. Там еще сидят эти социал-демократические бонзы; туда же пролезают коммунисты, которые мешают вождю ликвидировать классовую борьбу. Скоро вместо профсоюзов будет единый «Фронт труда», куда войдут и рабочие и фабриканты.

Юрги предложил мне уйти из СА и поступить на работу в НСБО, там он берется устроить меня на сто марок в месяц. Но я не согласился. Мы, штурмовики, являемся солдатами, имеем оружие и в конечном счете скажем решающее слово. Если мы увидим, что нашу программу не выполняют, мы заставим ее выполнить или устроим вторую революцию. А в НСБО только разговоры да болтовня… Юрги, по-моему, ничем не интересуется, кроме денег, он ходит франтом, курит хорошие папиросы, и от него на километр несет духами. Вскоре нам с ним стало не о чем говорить.

Мы вылезли из подземки и подошли к Спортпаласу. Здесь теперь не было такой толкотни, как год назад, когда я слушал Гитлера. Зал был полон, но настроение было уже не такое, как прежде. У стен ряды СА и СС, но последние как-то больше бросаются в глаза. Раздается гром труб и барабанов, но и они звучат иначе, чем год назад.

Вот появляется Геринг. Мы все кричим «хайль» и встречаем его гитлеровским приветствием. Я стою близко к трибуне и ясно вижу лицо Геринга. Губы у него сжаты, взгляд пристальный, тяжелый. Мне показалось, что он посмотрел на меня. Геринг начинает говорить. У него сильный голос, но говорит он отрывисто, как будто лает или командует. Он часто ударяет кулаком по столу; рот у него раскрывается широко, как волчья пасть. Я внимательно слушаю его речь.

Он говорит о социализме. Я схватил мою записную книжку и записал его слова: