Записки штурмовика

Люгер отступил на два шага, вытащил свисток, свистнул, и через несколько минут в барак вбежали десятка два СА. Мы бросились на полураздетых людей. Я старался не наносить им повреждений, другие же беспощадно били кулаками, кастетами и каблуками. В других бараках поднялся шум, часть СА бросилась туда. Эта ужасная суматоха продолжалась более часа. Потом Люгер, весь потный, но довольный, приказал:

– Ну, ребята, марш спать!

Затем повернулся к избитым и окровавленным арестантам:

– Милостивые государи, приятных сновидений.

Он издевательски поклонился и ушел.

Всю ночь я ворочался с боку на бок и заснул только под утро. Вскоре меня разбудил сигнал: оказалось, что моя очередь стоять на посту. Я получил карабин, маузер, обоймы и стал прохаживаться мимо барака № 2. В десять часов появился растрепанный, с красными глазами Люгер. В сопровождении двух штурмовиков он прошел в барак № 2. Как я позже узнал, он там налетел на одного коммуниста и потребовал, чтобы тот стал перед ним на колени. Последний отказался. Тогда Люгер велел принести «будку». Вскоре я увидел, как несколько заключенных тащат будку вроде тех, в которых стоят караульные. Эту будку поставили на довольно высокий чурбан, туда посадили коммуниста, который только что провинился, и заперли дверь. Вокруг кольцом собрались СА. Они ждали, когда будка упадет. Вот будка закачалась и рухнула. Когда открыли дверь и из будки вытащили коммуниста, тот громко стонал.

Я потом узнал, что стенки этой будки усеяны изнутри острыми торчащими гвоздями. Пока заключенный стоит спокойно в будке, все обстоит благополучно. Но когда у него начинают неметь ноги и он пробует переменить положение, будка падает, и человек, запертый внутри нее, налетает на острые гвозди. Люгер сам придумал это дьявольское наказание. Мне порой кажется, что он ненормальный.

Наши газеты здорово врут, когда пишут, что в концентрационных лагерях коммунистам хорошо живется и что там из них делают «настоящих людей».

2 июля 1933 г.

В лагере очень трудно писать, так как Куле и Кригк постоянно за мной наблюдают. Они, кажется, относятся ко мне с недоверием, в моем чемодане кто-то постоянно роется (закрывать его на ключ запрещается). Я ношу тетрадь при себе и лишь с трудом нахожу время для того, чтобы записать хотя бы часть того, что хотел. Пишу так неразборчиво, что, кажется, сам позже ничего не разберу.

Чем дальше, тем мне становится тяжелее в лагере. Здесь даже не тюрьма, а настоящая живодерня. Люгер, Куле и несколько других СА с каким-то садизмом мучают заключенных.

Несколько дней назад я сопровождал Люгера при осмотре барака № 3. Он подошел к койке, где лежал какой-то парень. У стены над его головой висела веревка с петлей.

– Ну, так и не хочешь удавиться? – спросил парня Люгер. – Вот чудак, уж, кажется, я ему всячески облегчаю переход в лучший мир, а он все цепляется за жизнь.

Человек на койке смотрел вверх и как будто бы не слышал Люгера. Тот сильно щелкнул его в лоб и пошел дальше. На другой день утром этого парня нашли повесившимся в отхожем месте. Удавился ли он сам или его прикончил Куле, я так и не знаю.

Я начинаю внимательно присматриваться к заключенным. Меня удивило, что в то время как большинство коммунистов ведет себя смело и с большим достоинством некоторые лебезят не только перед Лютером и Куле, но и перед каждым СА. Я как-то спросил об этом моего соседа по койке. Вальтер ответил мне:

– Эти парни такие же коммунисты, как мы с тобой: один из них сапожник, другой – владелец бакалейной лавочки, третий – сборщик объявлений. Их конкуренты донесли на них в тайную полицию, что они коммунисты. В результате эти овцы торчат здесь неизвестно почему и зачем.

После долгих колебаний я спросил Вальтера, доволен ли он своей жизнью в лагере. Он ответил почти шепотом:

– Здесь хорошо кормят, но я бы здесь не остался по собственной воле ни одного дня. Об этом однако надо молчать, иначе мы оба окажемся в другом концентрационном лагере, но уже не в качестве охранников, а в качестве «квартирантов», как выражается Люгер.

Наблюдая за коммунистами и видя их отношение друг к другу, я все чаще начинаю думать, что в национал-социалистской партии я не видел таких людей. Если Гитлер не вернется к нашей программе и мы не устроим вторую революцию, то какого дьявола с коммунистами проделывают все эти ужасные штуки? В этом случае оказалось бы, что эти парни целиком правы.

Вчера, когда я курил, один из коммунистов посмотрел на меня. Я понял, что ему хочется покурить. Я как-то бессознательно протянул ему две папиросы; он заколебался, потом взял. Через час-другой караульный поймал его, когда он курил. Кригк допрашивал этого коммуниста, откуда он достал папироску. Я испугался: а что если он расскажет? Но коммунист ответил, что нашел окурок.

– Врешь, негодяй! – заорал Кригк и оставил его на день без пищи.

Когда я проходил мимо этого парня, он шепнул:

– У нас не выдают.