Записки случайно уцелевшего

Оксфордское произношение там требовалось менее всего, но Юра, неожиданно став разнорабочим, тосковал не столько по своей прямой специальности, сколько по элементарной пище, которая, за исключением пайки хлеба, на заводе отсутствовала. Доведенный до состояния дистрофии, Юра пришел к мысли о необходимости бегства обратно в Москву, где у него была оставшаяся от родителей отличная трехкомнатная квартира на нынешнем Новом Арбате и где товарищи помогли бы ему подкормиться. Однако паспорт у Юры отобрали, а вернуться в столицу, находившуюся на осадном положении, не только без вызова, но и вообще без документов не представлялось возможным. Словом, Юра покинул негостеприимные Чебоксары в отремонтированном танке, погруженном на платформу, следующую через Москву в сторону фронта. По договоренности с командиром боевой машины он временно пополнил собой ее экипаж, и на станции Моск-ва-Сортировочная, поблагодарив славных ребят-тан-кистов за товарищескую выручку, а также пожелав им фронтового счастья, отправился домой, не преминув по дороге заглянуть в Клуб писателей, где до войны был завсегдатаем.

Там он впервые за несколько месяцев сытно поел, а кроме того, узнал про совершенно необычную ситуацию, сложившуюся в ССП после знаменитого «московского драпа». Московских писателей тогда временно возглавлял Виктор Александрович Сытин, нынешний (если говорить о 1990 годе) председатель нашего писательского Совета ветеранов войны. Он-то и поведал о том недолгом, но любопытном периоде в истории нашей писательской организации, любезно посетив меня в Переделкине по моей просьбе.

7

Виктор Александрович вернулся из командировки от Информбюро на Южный фронт 17 октября сорок первого года. Армейский «Дуглас», на котором ему случайно нашлось местечко, произвел посадку в столице на том летном поле, где сейчас находится аэровокзал. Городской транспорт, к удивлению прибывших, не работал. Сытину пришлось добираться к себе на Плющиху пешком.

Наутро он отправился по делу в Союз советских писателей и застал там странную картину. Окна в «доме Ростовых» были распахнуты настежь, в то время как входные двери оказались наспех заколочены досками. Приложив некоторые усилия и отодрав их, Сытин все-таки проник внутрь и застал там беспорядок, граничащий с хаосом. Повсюду пахло гарью, валялись клочки разорванных и полу сожженных бумаг, осенний ветер ворошил на полу кучки пепла. Выдвинутые ящики столов, раскрытые шкафы, разбросанные папки - все в безлюдных помещениях Союза свидетельствовало о поспешном уничтожении архивных материалов и текущей документации, о стремлении как можно скорее ликвидировать обширную писательскую канцелярию, предать огню бесчисленные протоколы, инструктивные письма, творческие отчеты, различные списки и т.д. Ведь Союз уже тогда превратился в департамент по делам литературы.

Тем более удивляло полное отсутствие кого-либо из здешних сотрудников. Виктор Александрович тогда еще не знал о панике, охватившей Москву 16 октября, и о приказе, согласно которому руководство Союза во главе с Фадеевым вынуждено было экстренно покинуть столицу.

Понуждаемый к тому своим безотлагательным делом, Виктор Александрович зашел в кабинет Фадеева (даже он не был заперт) и позвонил в отдел пропаганды Центрального Комитета партии - на Старую площадь. Там его звонку обрадовались, и в результате этого разговора товарищ Сытин неожиданно был приглашен в ЦК, но совсем по другому, неожиданному поводу. Ему намекнули, что он должен быть готов возглавить внезапно осиротевшую писательскую организацию Москвы. Дело в том, что за эти два дня паника несколько улеглась, жизнь в столице приобретала более или менее регулярный характер и уехавшему руководству повсюду подыскивалась временная замена.

После разговора со Старой площадью Сытин уже счел необходимым заглянуть и в писательский клуб. День клонился к вечеру, но в Дубовом зале было необычайно людно. Какие-то подозрительные личности расположились в писательском ресторане, как у себя дома, на всех столиках теснились батареи невиданных бутылок с яркими экзотическими этикетками, в воздухе стоял пьяный гул. Все это носило характер пира во время чумы, ведь немцы были, что называется, у стен города и продолжали теснить наши с трудом обороняющиеся войска.

Как выяснилось, правил бал тогда в писательском ресторане его бывший метрдотель Алексей Алексеевич, человек импозантной внешности, притом умный и ловкий. Во время паники он явочным порядком объявил себя директором клуба и, видимо, за несколько дней успел немало обогатиться на этом поприще.

Еще накануне войны ему как рачительному ресторатору удалось закупить для писательского клуба крупные партии иностранных вин, преимущественно ликеров, которые в свое время поставляла нашей стране Испанская республика в качестве компенсации за военную помощь. Оправдывая свою коммерческую деятельность лицемерным лозунгом «чтоб не досталось врагу!», Алексей Алексеевич в те дни широко пустил в расход запасы, хранящиеся в подвалах Клуба писателей.