Записки случайно уцелевшего

Поэтому назавтра, когда Сытин явился сюда со Старой площади, уже наделенный там обширными полномочиями, и расположился в кабинете Фадеева, первой его заботой стало обратное превращение притона, легко доступного окрестной шпане, каким за несколько дней стал клуб, снова в закрытый писательский дом. Как человек сообразительный, Алексей Алексеевич быстро оценил изменившуюся ситуацию и, надо отдать ему справедливость, надолго стал для московских литераторов «отцом родным» в плане кормежки и даже выпивки. Особенно - для писателей-фронто-виков, все чаще и чаще заезжавших в клуб прямо с передовой, значительно приблизившейся к столице.

Вскоре стараниями Сытина было создано Московское бюро Союза советских писателей, в которое кроме него входили В. Лидин, Я. Юдин и Г. Федосеев и в работе которого принимали участие бывавшие в столице наездами Л. Соболев, А. Новиков-Прибой, П. Павленко и А. Сурков. Для Московского бюро были изготовлены взамен утраченных в дни паники новые штампы и печати, после чего благотворительная деятельность Виктора Александровича в отношении московских литераторов и семей писателей-фрон-товиков быстро приобрела немалый размах. В частности, ему удалось наладить в ресторане регулярное питание для членов Союза, дополнительно эвакуировать в Ташкент в двух специально выделенных вагонах наиболее нуждающихся в этом престарелых и больных, возобновить выпуск единственного в ту пору литературного журнала «Смена», а также провести в Зале Чайковского большой вечер с участием видных писателей и поэтов.

Несколько опережая ход своего повествования, скажу тут же, что, когда в январе сорок второго года Фадеев вернулся из эвакуации, вкусившего власти Сытина не без сопротивления с его стороны спешно отправили на Волховский фронт в газету 59-й армии.

Встреченный нами во дворе Союза Юра Смирнов, узнав про наши дела, первым долгом отвел нас к Сытину, с которым был уже коротко знаком. Виктор Александрович не заставил нас долго рассказывать про наши беды. Он вызвал секретаршу, и через полчаса каждый из нас имел машинописный документ, который удостоверял подписью и печатью, что его обладатель такой-то является писателем-ополченцем. Там был указан и вид литературного творчества, в котором мы работаем. Фурманский, естественно, значился как драматург, я - как критик, а Джавад Сафраз-бекян - как армянский поэт.

С такими бумагами мы могли ходить по улицам, уже не боясь наткнуться на комендантский патруль, а потому мы с Павлом первым делом отправились на Центральный телеграф сообщить нашим женам, что мы целы и невредимы, а Джавада отпустили повидать брата. Условились встретиться через час на Белорус*-ском вокзале, возле военной комендатуры, чтобы ехать в Перхушково на пункт сбора.

Судя по тому, что рассказали мне квартирные соседи, и тому, что слышал от кого-то Юра Смирнов, моя жена была эвакуирована вместе с другими женами писателей-ополченцев в Казань. Туда я и дал телеграмму на адрес Союза писателей. Как потом выяснилось, моя телеграмма дошла только на двенадцатый день, когда жена уже перестала надеяться на какую-либо весть обо мне.

Старший лейтенант, дежуривший по военной комендатуре Белорусского вокзала, как-то странно разговаривал с нами. Прочитав наше направление на пункт сбора политсостава Западного фронта, он задумался, а потом спросил, располагаем ли мы в Москве ночлегом. Услыхав утвердительный ответ, он пояснил, что может направить нас в общежитие, где и на довольствие поставят, но вот незадача - там не хватает коек. Однако если у нас есть деньги, то он готов выдать нам продуктовые талоны на Военторг. Что же касается пункта сбора, то явку туда пока придется отложить на пару денечков, загадочно сообщил он, сделав отметку на нашей препроводиловке.

Недоумевая, но не слишком огорчаясь, мы взяли у него кучу продуктовых талонов, намереваясь сразу отправиться в Военторг, и по дороге к остановке троллейбуса разговорились с каким-то капитаном, направлявшимся туда же. По его сведениям выходило, что за последние сутки противник значительно продвинулся, а потому сейчас идет переброска наших штабов и учреждений второго эшелона Западного фронта за Москву. Эвакуируется и Перхушково.

В Военторге на Воздвиженке у нас глаза разбежались от обилия давно не виданной вкусной еды. Было такое впечатление, будто кто-то там, наверху, решил: чем оставлять драгоценные запасы врагу, лучше пустить их в продажу. Отсюда - зернистая икра, которой мы утром объелись в Центральных банях, отсюда и деликатесы Военторга, которые мы оценили как подарок судьбы.