Записки случайно уцелевшего

- Это моя жена, - предупреждая его реплику, с усмешкой сказал я. - Мы, знаете ли, собрались на просмотр в Дом кино.

Жена тоже сразу все поняла и глядела на «бакинца» с нескрываемым отвращением. Надо отдать ему должное, он не стал притворяться и сказал ей напрямик, без акцента:

- Мне нужно поговорить с вашим мужем отдельно.

Жена пожала плечами и отошла в сторонку.

- Ах, как нехорошо получилось,- начал он.- Ведь нас ждут и пропуск выписан... Попросите жену вернуться домой и никому не говорить.

- Где нас ждут?

- Тут недалеко, за углом... Скажите жене, чтобы не беспокоилась за вас...

Жена держалась молодцом и, уходя, лишь сказала:

- Я тебя жду дома...

Когда она ушла, он куда-то позвонил от портье, не спрашивая его разрешения, и сказал в трубку всего два слова:

- Мы выходим.

Он молча повел меня вверх по Софийке, и уже через десять минут мы входили в знаменитое старое здание страхового общества «Россия» через боковой подъезд на Большой Лубянке. По дороге я предавался никчемным размышлениям: «Что заставляет меня, уже немолодого литератора, прошедшего через фронт, послушно выполнять волю этого топтуна с лицом, словно проштемпелеванным подлостью? Ведь будь я свободный человек, мне бы в самый раз послать его ко всем чертям... Даже сейчас еще не поздно. Послать его подальше, и дело с концом!.. Нет, в том-то и печаль, что тогда дело только начнется... Значит, тобой руководит страх? Конечно! - быстро согласился я. - Хоть Берию схватили, но Сталин-то -в Мавзолее...»

Наверно, тут к страху примешалось еще и любопытство: ведь я никогда не был в этом историческом здании, через которое прошли едва ли не миллионы моих несчастных современников, в том числе и множество близких мне людей. Вот и описанная уже где-то проволочная сетка, которой обтянут пролет лестницы, чтобы нельзя было в минуту отчаяния броситься вниз...

Тем временем мой провожатый предъявил вахтеру свое удостоверение и пропуск на меня, после чего мы стали подниматься по лестнице, если не ошибаюсь, на третий этаж. Потом мы долго шли по изогнутым, полутемным, безлюдным коридорам и, уже оказавшись в новом здании, пристроенном к старому со стороны Фуркасовского переулка, вошли в один из кабинетов, где никого не было и горела лишь настольная лампа. Мой «Вергилий» подошел к телефону, набрал номер и кратко доложил:

- Привел.- После чего, внимательно выслушав своего незримого собеседника, обернулся ко мне и кратко распорядился: - Подождите здесь. - А сам вышел.

Не могу поручиться за истинность своего впечатления, но минут десять я тогда просидел в одиночестве, испытывая такое чувство, будто меня тайком внимательно разглядывают. Потом тот же тип вернулся и провел меня в соседний кабинет, где за столом сидел человек интеллигентного вида, тоже в штатском, с лицом, не лишенным симпатии.

- Полковник Петров. - Если не ошибаюсь, он представился так.

Возле полковника лежала очень пухлая картонная папка, в которую он на протяжении последующих четырех или даже пяти часов время от времени заглядывал, доставая оттуда какие-то бумаги, бланки, даже фотографии. Только под конец, когда безрезультатность этого затянувшегося до половины первого допроса стала для него совсем очевидной, он эту папку с досадой захлопнул, отодвинул ее в сторону и продолжал разговор, уже не сверяясь с документами.

Полковник был настойчив, но вежлив. Задавая мне вопросы, он называл меня по имени-отчеству. Начал он с очень давних времен, с начала тридцатых годов, что меня немало удивило, хотя тактика допроса была сходной с той, что применял Ломонос, то есть достаточно примитивной: прежде всего поразить допрашиваемого своей осведомленностью и тем запугать. В начале тридцатых годов я действительно служил в крупной проектной организации, где вместе с нами работали по двухлетнему контракту несколько десятков американских специалистов из известной детройтской фирмы «Алберт Кан». Я тогда участвовал в проектировании промышленных сооружений под началом мистера Брэдшоу, архитектора, который, вообще-то говоря, был гражданином Канады, но служил в Штатах и поэтому, что меня поражало тогда до глубины души, ежедневно дважды пересекал на машине государственную границу, туда и обратно.

У меня действительно были хорошие отношения с мистером Брэдшоу, я немного болтал по-английски, и мы - несколько наших сотрудников и сотрудниц - ездили с ним иногда за город. Один я от таких поездок обычно отказывался, домой к нему, несмотря на приглашения, не ходил и от переписки, когда он уехал, уклонился - соблюдал осторожность. Судя по вопросам, которые мне сейчас задавал полковник, в папке содержалось немало сведений о моих отношениях с мистером Брэдшоу, которые при желании можно было квалифицировать как связь с иностранцами. Полковник по существу и шил мне теперь, через двадцать с лишним лет, эту «преступную связь», по-видимому, имея целью для начала посеять в моем сознании панику.