Записки случайно уцелевшего

Кончилось это тем, что он вдруг отбросил всякие эвфемизмы и раскрыл свой умысел напрямую. Они знают, что мы с Симоновым однокашники и в былые времена тесно общались, и что первая статья о Симонове в «Правде» была когда-то написана мною, и что гонорар за нее был совместно пропит нами в ресторане Дома печати. И потому их задача именно меня внедрить в дом Симонова, чтобы я регулярно информировал органы о том, что там происходит. И так далее, и тому подобное, но - все более энергично, а под конец - даже требовательно. И - странное дело - чем настойчивее и злее становился полковник, тем легче становилось мне отвергать его домогательства.

Тогда он изменил тактику и стал называть моих друзей и знакомых, требуя от меня характеристику на каждого, заранее понимая, что они будут только положительными, и кивком головы подтверждая мои слова, как бы соглашаясь со мной. Это был тонкий ход: мол, нам известно, какие интересные и славные люди с вами приятельствуют, как узок, но независим круг вашего общения, как заманчив и волен ваш образ жизни. Так вот, это завидное благополучие вы можете погубить своим безрассудным упрямством. И других подведете. Подумайте, пока не поздно...

Однако я снова и снова говорил, что такие дела не по мне. Решительно не по мне...

Наконец после моего очередного отказа полковник кивнул на телефон и сухо распорядился:

- Позвоните жене, скажите, что сейчас придете.

Жена произнесла только одно слово: «Наконец-то...»

Полковник молча подписал мой пропуск и отвернулся. После чего «Вергилий» так же сухо, но деловито предложил мне подписать протокол допроса -каждый лист отдельно - и продиктовал текст обязательства о неразглашении. Затем проводил меня до вахтера.

Я вышел на совершенно пустынную ночью улицу Дзержинского и зашагал домой, испытывая чувство полной опустошенности и унизительного удовлетворения. Имеет ли человек моральное право гордиться тем, что устоял и не совершил подлости? Наверно, такая гордость несовместима с понятием о человеческом достоинстве. И все-таки...

Продолжение этой невеселой истории относится к зиме того же года, когда в Москве, в Колонном зале Дома союзов, должен был состояться Второй съезд Союза писателей СССР. На открытие съезда в Кремле и на торжественный банкет по этому поводу там же, а следовательно, с участием руководителей страны, Союз пригласил всех московских писателей. Билеты следовало получить заранее, имея при себе паспорт, на улице Воровского, 52. Мне, двадцать лет назад усердно посещавшему заседания Первого съезда писателей, было чрезвычайно интересно и посмотреть, и сравнить. И я, по какой-то причине опоздавший к началу выдачи билетов, терпеливо выстоял длиннейшую очередь, прежде чем предъявил у заветного столика в кон-ференц-зале Союза писателей свой паспорт. Каково же было мое удивление, когда сотрудница Союза, пройдясь по лежащему перед ней алфавитному спи-ску, растерянно сообщила, что меня тут нет.

- Наверно, я значусь у вас под псевдонимом, - еще ничего не подозревая, сказал я.

Но и под псевдонимом меня не оказалось.

- Подождите немного, я сейчас раздам последние билеты, схожу в отдел творческих кадров и все узнаю,-любезно предложила девушка. - Вызнаете, -смущенно сообщила она, вернувшись. - Они сами не понимают, в чем дело, и постараются выяснить... На нескольких писателей билеты не пришли. Посидите, пожалуйста... Там тоже ждут - Письменный, Рыка-чев, еще кто-то...

Сам не знаю почему, но эти две фамилии сразу мне все объяснили. Рыкачева я знал еще с довоенных времен, причем как человека, в высшей степени искушенного политически, прекрасно разбирающегося в прыжках и ужимках нашего режима, а потому поспешил в отдел кадров: вот с кем стоит обсудить мою догадку. Но Рыкачева там я уже не застал. А на Письменного наткнулся сразу.

- Скажи мне, Саша, - отвел я его в сторонку, - ты ждешь билета в Кремль?

- Да, а что? - нервно поинтересовался он.

- Скажи, пожалуйста, тебя органы в последнее время вербовали?

- Ну, допустим, - неохотно подтвердил он.

- И ты не согласился, - скорее утвердительно, чем вопросительно, произнес я.

- Ну, допустим, - повторил он.

- Тогда можешь не ждать билета...

- Ты так думаешь? - с сомнением протянул он после долгой паузы.

- Я в этом уверен...

Не могу сказать, что Письменный отмел мои догадки. Но в то время как я, вконец расстроенный, пошел домой, он отправился на телеграф и отбил длинную депешу Хрущеву о том, что его, старого литератора, по непонятной причине подвергли дискриминации и не пустили на открытие съезда писателей. Самое любопытное, что депеша возымела действие. На другой день Письменному с нарочным были доставлены билеты в Колонный зал на все дни съезда... кроме открытия. То есть в Кремль его так и не пустили. Как и меня. Как и Рыкачева, который впоследствии полностью согласился с моей догадкой. Нас, словно маленьких детей, наказали за плохое поведение. Нас оставили без сладкого.