Записки старика

С полуночи дул юго-западный ветер с силою урагана, и нагнал огонь с тундры на стог сена, стоявший среди небольшого лужка, у огорода крайних городских, старых, гнилых и полуразвалившихся хижинок. Они вспыхнули и огонь разлился широкою с полверсты полосою. Тесницы крыш и самые даже бревна летели по ветру и, падая вниз, зажигали крыши и стены на значительных расстояниях. Когда губернатор приехал на сенную площадь, то бороться с огнем во всей части города и лежащею за этой площадью, не было никакой возможности. Пожарная команда разместилась на пепелище прошедшего пожара, как вдруг на расстоянии саженей 200 загорается деревянный флигель позади их и перебрасывает пламя на большую улицу, а с другого конца огонь перекидывается чрез широкий болотистый пустырь к мужскому монастырю, а оттуда на Енисей. Деревянные мосты на речке запылали и отрезали путь убегающим. Много людей бросались в реку и там утопали, много захватывались на улицах безвыходно и сгорали. Ветер дул так сильно, что от каждого горящего дома протягивались горизонтальные огненные языки, какие можно получать на лампе, действуя на пламя паяльною трубкою. Эти языки порасплавляли даже колокола церковные. Енисей здесь широк, в 725 саж, однако же два железные листа с крыши собора были переброшены к берегу деревни Нифантьевой, находящейся на противоположной стороне в полуторе версты выше города. Ветер пронес их более двух верст. Енисей бушевал. Лодки и плоты не могли управляться с его волнами. Их метало, бросало и разбивало, а огонь зажигал их даже на середине реки. Губернатор едва выбрался за город, и из соседственной деревни окольным путем ускакал в Красноярск. Пожарные машины – все, сколько их было, сгорели. В полдень горел уже пригород Каштак, отдаленный от города широкою протокою Енисея, и в полтора часа от начала пожара нечему было вновь загораться. Вой бури, рокот клокочущей реки, треск падающих крыш, потолков и стен, крики и стоны людей, вой собак – все это слилось в одну страшную и дикую гармонию, которую и Моцарт, и Вебер, и Майерберг, и Берлиоз совокупными силами не могли бы воспроизвести, хотя бы у каждого из них было в сто раз более и творческих сил, и исполнительных средств. Нет, никогда никакое искусство не выразит вполне действительности, не достанет ему и звуков, и красоты, и слов.

Огонь покончил свою работу. Ему предстояло только вскипятить воду в Енисее, но это, при нагревании сверху, при полутораверстовой ширине, и при почти саженной в секунду скорости течения реки, было уже ему не в силу. Город к часу по-полудни догорел только. В 4 часа ветер затих, а к закату солнца небо покрылось тучами и пролился небольшой дождик, не могший принести решительно никакой пользы, разве только одну, что в следующее утро можно было уже ходить по опустевшим улицам. Огонь испепелил все, имевшее органическое происхождение, а ураган сдул в Енисей и следы пепла. Никогда Енисейск, прежде пыльный и грязный, не был так чист и опрятен. Осталась западная, нагорная, самая плохая, бедная и худо застроенная часть, величиною в 1/5 всего пространства, занимаемого городом, и за нею внизу, на берегу Енисея, небольшой участок, который удалось отстоять от всеобщего истребления, благодаря стойкости и щедрости Григорова, решившегося во что бы то ни стало спасти свои деревянные дома, лучшие по устройству и комфорту в городе.

Этот домовладелец и золотопромышленник обещал 4000 рублей за отстояние как собственных его построек, так и находящихся в соседстве с ним ветхих и полусгнивших лачуг. Все чернорабочие, бывшие в городе, и даже многие из домовладельцев, лишившиеся уже своих домов и имуществ, сбежались на его зов. Близость реки, впрочем, была таким удобством, без которого все усилия остались бы бесполезными. Одни черпали на берегу воду ведрами, другие подносили ее к дому, третьи выливали на загоревшиеся уже крыши, иные раскидывали кровли служб, конюшен, сараев и соседних хижинок, покрывали их мокрыми кошмами[364], затлевшиеся тушили помелами. Дома закоптели, подрумянились, масляная окраска их побурела, и даже обуглилась, но в конце всего цель была достигнута: они остались целы. Не так поступили другие и не так им удалось.

Один священник поспешно перенесся со всем своим семейством и имуществом из занимаемого им деревянного дома в каменную церковь и заперся в ней. На третий день найдены трупы их, изжарившиеся в раскаленных стенах церкви.

Купец Дементьев, схвативши свой несгораемый сундук, бросился к реке на плот крестьянина, пригнавшего лес и теперь отъезжающего на другую сторону. Он поместился на плоту, и вдвоем пустились на противоположный берег. Ветер гнал их против течения, волнами бросало плот во все стороны. Он стал разрываться на отдельные части. Бревно за бревном отрывались и уносились водою безвозвратно. На двух только бревнах. Охваченных ножками сундука, достигли они противоположного отлогого берега и вышли на него. Кто кого спас – крестьянин ли купца с его сундуком, или сундук купеческий крестьянина с двумя бревнами? Трудно решить. Это syllagismus bifurcatus[365].