Записки старого казака. Пластуны на Лабинской линии

Магомед-Билей рассказал мне почти все подробности борьбы между князьями, народом и Магомед-Амином с изумительно верным и с точным описанием всех предшествовавших событий, частью уже изложенных в моем рассказе – ссоры Амина с Багарсуковым, Ерыковым и Магомед-Султаном. Он, кажется, проник в самые сокровенные мысли этих соискателей на народную власть и, зная каждого, ловко и верно обрисовывал личность каждого, и только, повидимому, боялся одного султана Ерыкова, а потому более других его ненавидел. Багарсукова он, быть может, любил и уважал по-своему, но не поздоровилось бы ему, если бы князь подслушал речь его о нем. Магомед-Султана он презирал, а Магомет-Амин, как видно, был его любимый конек и на нем он рассчитывал проехаться в мутной водице. Кажется, только одна была у него личность, которой он не мог постичь – личность Волкова, всегда щедрого, всегда скрытного и всегда умевшего выпытать у Билея что нужно, который не смел соврать «ни на абасс» (Абасс, грузинская серебряная монета в 20 копеек серебром.).

Наконец, Билей перешел к событию недавно случившемуся, именно, что Багарсуков, задетый за живое резким отзывом о нем при собрании старшин и народа, решился убить Магомед-Амина, для чего подговорил человек более десятка махошевцев, и они засели в засаде. Но Магомед-Амин, вероятно предупрежденный, в этот день не поехал, а на утро собрал себе нечто вроде почетного конвоя, числом с полсотни людей, и, окруженный ими, отправился, как видно нарочно, по дороге, где была засада. Багарсуков не выдержал, рассчитывая, что его соучастники сделают то же, выстрелил, но пуля задела только папаху Амина. Произошла «тамаша»; все конвойные бросились по зарослям на выстрел, но Багарсуков успел скрыться и ускакал в отчаянии домой. Узнав это, Амин не сказал ни слова бывшим на засаде, но, обратясь к своему конвою, выставил поступок Багарсукова, объявив, что он будет требовать народного суда, пренебрегая личной местью. Таким образом, для него объяснилась причина поездки Ба-гарсукова в Теректли-Мектеп, где собрался «адагосса». Об убитом пластунами мюриде, Билей сумел выведать, что он послан был имамом с решительным поручением принять его именем народную власть, рассчитывая на преданность своего наиба, т. е. наместника, но Магомед-Амин хлопотал не для своего патрона, а хотел власти собственно для себя. Шамиль предназначил с открытием весны поднять весь Дагестан, взволновать обе Чечни и обе Кабарды, действуя одновременно от Качкалыковских высот на обе стороны, чем думал заставить наши войска разъединиться. При этом он сильно рассчитывал на содействие Магомед-Амина на правом крыле, которому советовал обольстить всеми мерами мирных и вызвать с их стороны враждебные действия заодно с немирными, а также поднять и ногайцев, живущих аулами по Кубани. В Карачай от имама был послан также доверенный мюрид. Этих последних известий Магомед-Амин еще не знал, а нам они дались как клад в руку.

Весна была еще, далека, и планы не могли частью осуществиться, так как рано наступившая зима была крепко неблагоприятна для замыслов горцев и по своей суровости, и от беспрерывных наших набегов. Ко всему этому, Амин крепко хлопотал о своей народной власти, в чем его поддерживали в Константинополе, для чего нужно было уничтожение влияния племенных князей и старшин. Но обратимся к Багарсукову.

До времени отправления Салая к князю, Фомичев несколько раз давал мне знать о проезжающих по дороге к Мектепу горцах. Они ехали, большей частью, партиями от 2–5 человек, и только раз проехало их человек более двадцати. При всей заманчивости поживы, пластуны, как было приказано, терпеливо выжидали, и это терпение спасло не одну жизнь. Салай был разбужен и отправлен, причем произошла не многоречивая, но до крайности комическая сцена между им и Билеем, не знавшим о близости опасного свидетеля его рассказа, свидетеля, по-видимому, спящего, но также могшего и не спать. Ермолаев выручил Билея из неловкого положения, сказав Салаю: «Что ты вылупил глаза на Билея, или не узнал его: он, любезный, попал к нам из-под пули с засады, на которой убит его товарищ, а ты все это время дрыхнул; ну, да и тебя пора отпустить к твоей марушке, ты тоже попал к нам неволей. Смотри: если словом, делом или даже взглядом выдашь нас, так помни меня – от моей канлы, милый, не спрячешься и в утробе самого сатаны. Пойдем, я выпровожу тебя на дорогу к твоему аулу». С этим словом, сметливый урядник вышел с Салаем, взявшим своего коня. Речь Ермолаева и самое изумление Салая достаточно успокоили Билея. Он убедился, что Салай, действительно, спал и попался тоже случайно к нам в гости, как и сам он, и что жизнью обязан, верно, только старому куначеству с Фомичевым и Ермолае-вым. При этом Билей вспомнил о себе и придумал сыграть комедию с Магомед-Амином.