Записки убийцы

«Я – это не мой отец». Сколько раз Кейн говорил мне эти слова? И всякий раз он прав. Кейн не такой, как его отец. Он умней, утонченней. Более разносторонний. Он – это не его отец. Он – нечто такое, чему я не могу дать определения, хотя уверена, что это «нечто» гораздо более смертоносно, чем то, в чем хочет убедить меня Кейн. Или в чем я сама себя убедила.

Распахнув дверцу, хватаю пальто, а затем выбираюсь из машины, чтобы влезть в него. Ветер треплет мне волосы, ледяными пальцами хватает за шею. Пытаясь предупредить о том, что меня ждет? Возможно, но я почти уверена, что Кейн способен заставить меня зябко поежиться лишь от каких-нибудь новостей, которые могут мне не понравиться. Хотя не позволяю себе думать о том, насколько жарким бывает каждое мгновение с Кейном или как легко это может обернуться против меня. Этого не произойдет. У меня всё под контролем. Утвердившись в этой мысли, захлопываю дверцу и иду, практически бесшумно ступая по мягкой земле. Тяжесть пистолета на лодыжке напоминает мне, что у меня есть друг, готовый помочь с любой проблемой. Хотя не то чтобы сейчас мне так уж требовался этот друг. Может, Кейн и сулит мне неприятности, но все же не такого рода.

Он не оборачивается, чтобы посмотреть на меня, хотя, несомненно, знает, что я здесь. И наверняка осознает тот момент, когда, пробравшись сквозь скопление острых камней, я оказываюсь совсем рядом. Самое время повернуть назад, но я даже не рассматриваю такую возможность. Я уже здесь. Я выполняю задуманное. Я готова. И это то место, в котором мы говорили друг другу то, чего никогда не сказали бы где-нибудь еще. Каким бы грязным, темным или откровенно убийственным это ни было.

Добравшись до некоего подобия лестницы, выложенной из камней, я начинаю подниматься наверх, и Кейн, как умный человек, не оборачивается и не предлагает мне помощь. Этот человек действительно понимает меня. Он знает, что это лишь меня разозлит. Я способна сама себе помочь, и любой, кто встанет у меня на пути, получит по роже. Или по яйцам, смотря по обстоятельствам. Наконец оказываюсь на вершине второго валуна, намеренно оставив между нами добрых несколько футов. Не поворачиваюсь к Кейну, а он не поворачивается ко мне. Смотрю на чернильно-черную воду, простирающуюся перед нами, волны неистово, почти злобно разбиваются о скалы внизу, холодный соленый воздух касается моих губ.

– О чем говорят в Бухте… – произносит Кейн.

– Остается в Бухте [11], – заканчиваю я. Мы поворачиваемся лицом друг к другу, и в этот момент лунный свет освещает не только его лицо и глаза – в мгновение ока каждый поцелуй, каждое прикосновение и каждое слово, которое мы когда-либо произнесли, все и хорошее, и плохое между нами словно оказываются в луче прожектора. Включая ту ночь. И наш секрет.

– Мы исповедовались здесь в своих грехах.

– Так мы здесь для этого? Чтобы исповедаться в своих грехах?

– Мы здесь, потому что это место напоминает нам обоим, что у нас есть общий секрет, который может уничтожить нас обоих, а вместе с нами и мою семью.

– Вынужденная верность – это не то, чего мне всегда хотелось от тебя. Ни тогда, ни сейчас.

– Ты не вынуждал меня хранить верность, Кейн. Ты доверял мне. Я сама предпочла заслужить это доверие. И это произошло задолго до той ночи. Это место, где ты сказал мне…

– Каким ублюдком был мой отец, – быстро произносит он, как будто оказался в одном и том же воспоминании одновременно со мной.

– Да.

– И обо всем, что он сделал, – добавляет Кейн.

– Да, – соглашаюсь я. – И обо всем том, что ты сам никогда не сделаешь, по твоим словам.

Велю себе не спрашивать, но то, как этот человек не дает мне покоя, то, насколько мы с ним связаны, сбивает меня с курса, и я осмеливаюсь сделать именно это.

– Ну а ты? – спрашиваю я. – Все-таки делал все это?

– Я не святой, но я все равно не мой отец.

– Тебе нужен новый ответ на этот вопрос. Старый уже истерся до дыр, а это не в твоем стиле. Вообще-то ты уже делал некоторые из этих вещей.

– Я делаю только то, что меня вынуждают делать, и только то, что абсолютно необходимо.

– Ты не думаешь, что твой отец поначалу тоже так себя убеждал?

– Нет, – мгновенно отвечает Кейн. – Он принял это с самого начала. Он наслаждался этим. А я – нет.

– Но ты все равно это делаешь.

– Лайла…

– Не надо. – Я поднимаю руку. – Я больше не с тобой. Не мое дело спрашивать, насколько ты вовлечен или не вовлечен в эту часть мира твоего отца и почему. И я даже не собиралась затрагивать эту тему.

– А какую же собиралась?

– Касающуюся исключительно твоего отца. Все дело в нем.

– Мы здесь сегодня вечером из-за моего покойного отца?

– Да, поскольку он влияет на то, кем ты являешься сейчас.

– Я же говорил тебе…

– Ты – это не он… Угу. Я знаю. Ты постоянно мне это говоришь. Я все это вот к чему: у него были правила, и я знаю, что какой бы ни была твоя роль в твоей новой империи или в его старой, ты уважаешь эти правила. Твой дом – это святое, а значит, и весь этот город. Я знаю, что ты не убивал ту женщину вчера вечером и не приказывал ее убить. Так кто это сделал?