Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Доклады следовали один за другим. В арсенале Кремля обнаружилось сорок тысяч английских, австрийских и русских ружей, сотня артиллерийских орудий, копья, сабли, доспехи и трофеи, взятые у турок и персов. У Немецкой заставы в стоящих поодаль зданиях обнаружено четыреста тысяч фунтов спрятанного там пороха и более миллиона фунтов селитры. Знать бросила без присмотра пятьсот дворцов, но они открыты и обставлены: там разместится высший офицерский состав армии. Какое-то количество домов, которые сочли пустыми, откроют; они принадлежат жителям, относящимся к среднему сословию. Завоевав расположение одних, этим привлекут на свою сторону других. В конце концов, сюда пришло двести пятьдесят тысяч человек; так можно будет переждать зиму; корабль Франции, отправившийся покорять северные моря, на полгода будет захвачен полярными льдами, вот и все. С весной придет война, а с войной — победа.

Наконец, Наполеон заснул, убаюканный колебаниями опасений и надежд.

В полночь опять послышался крик: «Пожар!»

Ветер дул с севера, и пожар вспыхнул именно на севере. Таким образом, случай способствовал распространению огня: ветер подгонял его, и пламя, словно пылающая река, неслось в направлении Кремля; искры уже летали над крышами дворца и падали посреди расположившегося у его стен артиллерийского парка. Как только ветер переменился на западный, огонь двинулся в другом направлении; он распространялся, но отдаляясь от Кремля.

Внезапно вспыхнул второй очаг пожара, уже на западе, и огонь, как и в первом случае, стал перемещаться, подгоняемый ветром. Поговаривали, что местом встречи пожаров должен стать Кремль и что пламя, этот разумный союзник русских, движется прямо на Наполеона. Сомневаться более не приходилось: это был новый разрушительный план, принятый противником, и очевидность, которую Наполеон так долго отказывался признать, начала разъедать ему душу.

Вскоре то там, то здесь сквозь пламя стали подниматься, словно огненные копья, новые столбы дыма; а поскольку ветер все время менял направление, дуя то с севера, то с запада, пожар расползался в разные стороны, напоминая огнедышащего змея; повсюду пролегли опоясывающие Кремль огненные борозды, по которым, казалось, текли потоки лавы. Каждый миг от этих потоков отделялись огненные реки, которые растекались в свою очередь; земля словно разверзлась и изрыгала огонь; это уже был не просто пожар, это было море огня; огромная волна пламени, вздымаясь все выше и выше, с ревом докатывалась до основания стен Кремля и билась о них.

Всю ночь Наполеон с ужасом созерцал эту огненную бурю: здесь его могущество оканчивается, здесь его гений побежден; пламя раздувается каким-то невидимым духом, и, как Сципион, глядевший на пожар Карфагена, он дрожал при мысли о Риме.

Над этим пеклом взошло солнце, и при свете дня стали ясно видны ночные опустошения. Замкнулся гигантский огненный круг, гнавший впереди себя землекопов и все больше и больше приближавшийся к Кремлю. Донесения стали поступать одно за другим, и уже начали выявлять поджигателей.

В ночь с 14 на 15 сентября, то есть в первую ночь после захвата города, огненный шар, напоминавший бомбу, опустился на дворец князя Трубецкого и вызвал там пожар; это, безусловно, был сигнал, поскольку в тот же миг запылала Биржа, а в двух или трех местах вспыхнул огонь, подожженный при помощи пропитанных смолой копий солдатами русской полиции. Почти во всех печах были запрятаны метательные снаряды, и французские солдаты, зажигавшие печи, чтобы согреться, тем самым подрывали снаряды, производившие двойное пагубное действие: они убивали людей и поджигали дома. Всю ночь солдаты перебегали из дома в дом и видели, как дом, в котором они находились, или дом, в который они собирались войти, вдруг загорался без всяких видимых причин. Москва, как проклятые города древности, описанные в Библии, была обречена на полное уничтожение, только на этот раз огонь не падал с небес, а, казалось, исходил из земли.

И тогда Наполеон вынужден был уступить очевидному и признать, что все эти пожары, возникшие одновременно в тысяче разных мест, являются порождением единой воли, если не делом одних и тех же рук. Он провел рукой по вспотевшему лбу и произнес со вздохом:

— Так вот как они ведут войну. Цивилизация Санкт-Петербурга ввела нас в заблуждение, и современные русские все те же древние скифы!

И тотчас же он отдал приказ хватать, судить и расстреливать тех, кто был взят с поличным при поджоге или распространении огня; Старая гвардия, занявшая Кремль, была поставлена под ружье; навьючивались лошади, запрягались повозки; наконец, все было готово к уходу из города, к которому так стремились издалека и на который ранее так рассчитывали.