Записки учителя фехтования. Яков Безухий

В девять часов утра граф был на ногах, и мы вместе с ним отправились в город — разумеется, в коляске (будучи истинным русским дворянином, наш молодой офицер не мог пройти пешком и ста шагов, если в этом не было нужды).

Я приобрел два сундука. Не стоит и говорить, что мой радушный хозяин не позволил мне за них заплатить. Что поделаешь: таковы местные обычаи, и с этим надо смириться.

После превосходного завтрака (у графа служил повар-француз), мы снова сели в коляску, а затем — в лодку и переправились через Волгу.

На другом берегу нас уже ждала пара лошадей, которых держали под уздцы двое слуг. Предстояло подняться на гору не выше Монмартра, и это страшно удручало моего знакомого — одного из тех, кто, когда надо было сразиться с Шамилем среди облаков или на дне ущельев, взбирался на вершины Кавказа по узким тропам, известным лишь сернам и горным козлам.

Мы сели в седла и через десять минут оказались перед развалинами дворца Грубенских.

Это было великолепное здание, возведенное в середине прошлого века по проекту знаменитого архитектора Растрелли, который построил Зимний дворец в Санкт-Петербурге и Царицынский дворец близ Москвы. Дворец Грубенских, покинутый владельцами примерно тридцать-сорок лет тому назад, постигла участь всех заброшенных домов: он пришел в упадок, и от него уцелели лишь несколько подсобных строений, галерея и павильон.

После того как жизнь в усадьбе замерла, у ее подножия возникла прибрежная деревня под названием Низково, и кажется, что старинный дворец угрюмо взирает с вершины горы на кипучую деятельность этого рожденного накануне ребенка.

Однако стоит каменному призраку поднять глаза и посмотреть вдаль, в сторону Волги, как его взгляд встречается с Макарьевским монастырем, и по ночам, когда все кругом засыпает, два старика могут с помощью ветра перешептываться друг с другом, рассуждая о недолговечности всего земного. При этом дворец печалится о той поре, когда в его сиявших огнями гостиных, галереях и павильонах толпились гости и хозяева, звучали, отдаваясь гулким эхом, громкие песни, звон бокалов и веселая музыка; монастырь же сожалеет о временах торжественных церковных празднеств, когда он взывал к шестидесяти деревням, находившимся в ленной зависимости от него, благовестом двенадцати своих колоколов и песнопениями двухсот своих монахов.

Сегодня в монастыре обитает лишь дюжина монахов. Что касается усадьбы, то род ее именитых владельцев угас, и ныне она принадлежит акцизному откупщику г-ну Кир-дяпину, чей отец был когда-то третьим приказчиком в трактире «Разгуляй», лучшем трактире Макарьева в ту пору, когда в Макарьеве еще были трактиры или, вернее, когда в Макарьеве еще шумела ярмарка.

Проехав через город к реке, мы переправились с правого берега Волги на левый и поднялись на гору, где раскинулись развалины усадьбы; однако, как оказалось, мы проделали лишь самую легкую часть нашего паломничества.

Нам оставалось раздобыть ключи от дома.

В самом деле, двое-трое слуг, которым было поручено охранять почтенные развалины, не ожидали, что кого-то охватит желание посетить эти руины, и не опасались, что какая-нибудь шайка злоумышленников вздумает их снести; поэтому они резонно сочли, что могут отлучаться на некоторое время, чтобы предлагать капитанам проходящих судов свои услуги в качестве грузчиков и носильщиков — этот промысел давал им приятную возможность ежедневно собираться за общим столом и ублажать себя стаканом-другим чая с парой кусочков сахара, что почитается у русских простолюдинов большой роскошью.

В то утро слуги начали день с того, чем следовало его закончить: часы едва пробили полдень, а трое бездельников уже сидели в кабаке.

Один из них соизволил двинуться с места, когда ему пообещали двадцать копеек — камердинер графа счел себя вправе заверить его в этом от нашего имени, — и отправился за ключами.

Поиски и переговоры продолжались около часа. Впрочем, время не было потеряно нами напрасно: найдя какой-то проход, мы проникли в сад, некогда входивший, а возможно и по сей день входящий в приусадебные угодья. Сад представлял собой огромный парк длиной в две версты, тянувшийся по плоской вершине горы до ее края, а затем спускавшийся по склону к Волге. Время не нанесло парку такого урона, как усадьбе, а напротив, оказало на него благотворное воздействие и сделало его весьма живописным: предоставленные сами себе, отдельно стоящие деревья неимоверно разрослись, а ге, что стояли близко друг к другу, переплелись удивительнейшим образом. Особенно впечатляли липовые аллеи, посаженные, должно быть, еще при царице Елизавете: густые кроны совсем не пропускали солнечного света, и, вступив под их сень, мы чувствовали себя так, словно спустились в глубь рудника и шагали по одной из штолен, бороздящих недра Уральских гор.