Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Князь Данила, выросший в Санкт-Петербурге, не знал этого имения, так как никогда не бывал здесь при жизни своего деда, князя Алексея, скончавшегося почти за два года до того.

Князь Данила, только что потерявший своего отца, князя Бориса, решил самостоятельно осмотреть имение, о котором он только слышал.

Мы приехали туда около десяти часов вечера, и князь, очень уставший с дороги, сразу же отправился спать.

Утром, часов в восемь, он позвал меня к себе; я застал его еще лежащим в постели.

— Иван, — сказал хозяин, — что это за вой я слышал всю ночь? Он не дал мне поспать ни минуты.

— Ваша милость, — ответил я, — скорее всего это выли собаки на псарне, почуявшие диких зверей неподалеку.

— О! — воскликнул князь Данила Борисович, хмуря брови. — Значит, в усадьбе есть псарня?

— А как же, ваша милость, — сказал я, полагая, что он обрадуется приятному известию, — у вас превосходная свора: пятьсот гончих, сто двадцать легавых и шестьдесят борзых; а псарей у вас до сорока человек.

— Стало быть, — вскричал князь, — у меня около шестисот-семисот собак и сорок приставленных к ним слуг?!

— Примерно так, ваша милость, — ответил я.

— Но эти проклятые животные, — продолжал князь, — наверное, съедают за день столько хлеба, сколько хватило бы ста пятидесяти беднякам на целый месяц!

— О, гораздо больше, ваше сиятельство!

— Что ж, в таком случае, я попрошу вас, Иван, сделать так, чтобы сегодня вечером всех этих собак повесили или утопили. Что касается слуг, найдите для них какое-нибудь занятие, а тем, кто сможет заработать себе на жизнь в другом месте, дайте разрешение уйти. На деньги, которые шли на содержание своры, мы откроем в Макарьеве или в Низ-кове начальную школу.

— Слушаю, ваше сиятельство, — ответил я.

Поклонившись, я пошел распорядиться о том, чтобы шестьсот восемьдесят гончих, легавых и борзых были умерщвлены в тот же вечер, как соизволил пожелать его сиятельство.

Однако полчаса спустя, когда слуги уже собрались при-ступить к расправе, к князю явился старик лет шестидесяти с морщинистым лицом и седыми космами до плеч; у него не было ни единого зуба, но яркий блеск глаз пришельца говорил о том, что дни его далеко не сочтены.

Наряд незнакомца состоял из бархатного кафтана малинового цвета с золотыми галунами, кожаных штанов и высоких сапог, так называемых французских.

Кафтан его был подпоясан черкесским поясом, а на боку висел охотничий нож.

Старик держал в руке треугольную шляпу.

Князь Данила, проявивший, как можно было видеть, немалую суровость к собакам, был филантропом и прекрасно относился к людям.

Он принял поэтому старика приветливо и осведомился, что за гость к нему пожаловал.

— С позволения сказать, барин, — отвечал тот твердым голосом, — я старый холоп вашего сиятельства; зовут меня Яков Безухий, и, до того как умер ваш дед, князь Алексей, был я его главным стремянным.

Видимо, князь Данила уже слышал имя старика, ибо он быстро взглянул туда, где у того должны были быть уши — из-за их отсутствия бедный Яков и получил свою кличку, под которой все его знали.

— Добро пожаловать, друг мой, — произнес князь Данила. — Присядь, ты ведь, должно быть, устал?

— Спасибо, барин, но не пристало мне сидеть перед вашим сиятельством; нет, я пришел лишь для того, чтобы упасть к вашим ногам и на коленях умолять вас выполнить мою просьбу.

— Какую просьбу, старик? — спросил Данила Борисович.

— Говорят, барин, что вы изволили обрушить на нас свой княжеский гнев.

— Что с тобой, бедный Яков? Ты, часом, ума не лишился?

— Эх, барин, не удивительно было бы и ума лишиться при виде такого бесчеловечия: истребить шестьсот восемьдесят ни в чем неповинных собак! Барин, да ведь это ни дать, ни взять избиение невинных младенцев царем Иродом! Чем только несчастные псы провинились перед вашим сиятельством? Посудите сами, совсем не шутка пролить столько крови, и, хотя это лишь кровь животных, вам придется отвечать за нее перед Богом.

— Полно, старик! Я уже решил, что будет так: перестань же…

Но Яков дерзко оборвал своего хозяина: