Записки врача общей практики

Доктор отправился наверх, звуки тяжелых уверенных шагов разнеслись по всему дому. Джонсон прислушивался к скрипу его ботинок наверху, и звук немного успокаивал. Твердые решительные шаги свидетельствовали о профессиональной компетентности. Вскоре, напрягая слух в попытках понять, что происходит, Джонсон услышал, как наверху двигают стул, а в следующий момент дверь спальни распахнулась и кто-то бегом бросился вниз по лестнице. Решив, что случилось нечто ужасное, Джонсон испуганно вскочил. Волосы встали дыбом, однако оказалось, что взволнованная теща всего лишь спустилась в поисках ножниц и тесьмы. Она тут же скрылась, а мимо лестницы прошла Джейн со стопкой чистых простыней. Потом, после периода тишины, Джонсон снова услышал скрип ботинок, и тяжелой походкой в гостиной появился доктор.

— Уже лучше, — заявил он, не убирая руки с двери. — Однако вы побледнели, мистер Джонсон.

— Нет-нет, сэр, что вы! — небрежно ответил молодой человек, вытирая платком пот со лба.

— Поводов для серьезной тревоги нет, — заметил доктор Майлс. — Конечно, процесс идет не совсем так, как хотелось бы, однако все же будем надеяться на лучшее.

— Есть ли опасность, сэр? — в страхе пробормотал Джонсон.

— Опасность, разумеется, есть всегда. Случай не совсем благоприятный, однако могло быть и хуже. Я дал ей микстуру. По пути сюда я заметил, что напротив строится новое здание. Квартал развивается, следовательно, рента будет повышаться. Вы заключили договор долгосрочной аренды, а?

— Да-да, сэр, конечно! — воскликнул Джонсон, не переставая прислушиваться к долетавшим сверху звукам, но в то же время испытывая громадное облегчение оттого, что в такой ответственный момент доктор способен с легкостью беседовать на посторонние темы. — То есть нет, сэр. Плачу каждый год.

— О, на вашем месте я бы перешел на более надежные условия. Чуть дальше по вашей улице живет часовщик Маршалл. Я дважды принимал роды у его жены и лечил его самого от брюшного тифа. Недавно с Принц-стрит убрали дренажную канаву. Так вот, после этого небольшого благоустройства владелец дома повысил стоимость аренды почти на сорок процентов. Пришлось выбирать: платить или съезжать.

— У жены часовщика все прошло успешно, сэр?

— Да, она прекрасно справилась. Ну все, все, успокойтесь!

Доктор вопросительно взглянул на потолок и поспешно поднялся обратно к роженице.

Мартовский вечер выдался холодным, поэтому Джейн разожгла камин. Однако ветер погнал дым вниз, и гостиная наполнилась едким запахом. Джонсон продрог до костей, но не столько от дурной погоды, сколько от дурных предчувствий. Он сел возле камина и протянул к огню тонкие белые руки. В десять Джейн принесла тарелку холодного мяса и накрыла стол к ужину, однако Джонсон не смог даже притронуться к еде. Но все же выпил стакан пива и почувствовал себя лучше. До предела напряженные нервы обострили слух, и сейчас он не пропускал ни единого доносившегося сверху звука. Один разок, пока пиво еще действовало, он даже осмелился на цыпочках подняться по лестнице с намереньем узнать, что происходит. Дверь спальни осталась на полдюйма приоткрытой, и сквозь щель он увидел чисто выбритое лицо доктора — более утомленное и встревоженное, чем прежде. Словно лунатик, Джонсон бросился вниз. Пытаясь отвлечься, он подошел к входной двери и стал смотреть на улицу. Магазины уже закрылись, а из паба вывалилась подпившая шумная компания. Джонсон постоял, пока гуляки не разошлись, и вернулся на свое место возле камина. В затуманенном мозгу возникли вопросы, которых раньше он никогда себе не задавал. Где справедливость? Чем провинилась его милая, ласковая маленькая жена и за что ей приходится так страдать? Почему природа настолько жестока? Он испугался собственных мыслей и вместе с тем удивился, почему до сих пор они никогда не появлялись.

Когда забрезжило утро, изможденный, дрожащий Роберт Джонсон все еще сидел возле камина в накинутом на плечи пальто, неподвижно смотрел на кучку серой золы и безнадежно ждал хотя бы небольшого облегчения. От долгой монотонности несчастья лицо стало белым, проступила испарина, а нервы напряглись до бессознательного состояния. Внезапно все чувства вновь ожили: он услышал, что дверь спальни открылась, и доктор начал неторопливо спускаться по лестнице. Педантичный и неэмоциональный в обычной жизни, сейчас Роберт Джонсон с трудом сдержал крик и бросился навстречу, чтобы узнать, закончилось ли мучение.

Однако одного взгляда на суровое, осунувшееся лицо доктора оказалось достаточно, чтобы понять, что хороших новостей нет. За последние несколько часов внешность доктора Майлса изменилась не меньше, чем внешность Джонсона. Волосы растрепались, лицо покраснело, на лбу выступили капли пота. Взгляд наполнился особой пронзительностью, а губы приняли воинственное выражение, свойственное человеку, долго и упорно боровшемуся с самым злостным врагом за самый ценный и желанный трофей. Однако в чертах читалась и печаль — признак возможной победы противника. Доктор тяжело опустился в кресло и опустил голову на руку, как будто окончательно лишился сил.