Запорожская вольница

Оказать внимание гостю, уважить его для казака-зимовчака – это прежде всего сытно и щедро угостить его всем, что он смог вырастить и добыть. «Если бы не мы и не вы, то мы б тута не были и горилочки не пили» – где гости, там и веселая трапеза, где гостевое застолье, там и хмельное зелье. Так уж с дедов-прадедов повелось на казацких землях. «Поставив тарелки, ставь и по чарке горелки, – приказывал суровый зимовчак жене и добавлял: – Дай, Боже, гостя в дом, то и я погуляю при нем. Мы люди простые: хлеба скибку, сяку-таку рыбку, сала кусочек, соли щепочек и горилочки чарчину (чарочку. – Примеч. ред.), – заморюсь, чихну и опять начну». Гостю – лакомый кусок, полная чара, почет и уважение, но и он в долгу не оставался, благодаря хозяев, скажем, таким тостом: «По такой мове (за такие слова. – Примеч. ред.), бывайте и вы здоровы. Дай вам, Боже, с неба, чего треба». После обязательных традиционных тостов за хозяев и гостей, громкие победы и богатые трофеи со всех сторон начинали сыпаться шутливые прибаутки, благие пожелания, розыгрыши. «На здоровье нам, на зло врагам, на безголовье большим панам и тем чертовым сынам, что завидуют нам!» – выкрикивал один гость. «Чтоб пилось и елось, и назавтра хотелось, а служба и работа чтоб и в голову не шла!» – качал рюмкой перед носом у соседа другой захмелевший острослов. «Бывайте здоровы, живите гаразд (долго. – Примеч. ред.), как у вас не станет, вертайтесь до нас!» – едва ворочал языком третий любитель оковитой. «Ну-ка, самарцы, потянем по чарце!» – пугая детей, обнимал земляков четвертый казак. «Дай, Боже, чтоб все было гоже, а как не гоже, то не дай, Боже», – крестился на печи подслеповатый дедок с длинными седыми усами. Из песни слов не выбросишь, из-за стола гостя быстро не выставишь. От пустой рюмки стыдно, а от полной жаль отпускать гостей. И все же наступало время прощаться. Пили, по казацкому обычаю, «на коня» – «отъездное» («гладили дорогу») и поднимались из-за стола.

Случалось, что гости оставались и на день, и на два, гостили и дольше. И это уже не очень нравилось хозяину. «Беги, посмотри, что бурлаки делают», – приказывал он хлопчику, что прислуживал ему. Тот возвращался и докладывал: «Вошей бьют». – «Ну еще задержатся», – вздыхал гнездюк и продолжал кормить гостей. Через несколько дней слуга говорил, что казаки начали «лататься» (зашивать порванную походную одежду. – Примеч. ред.). «Ну теперь скоро пойдут», – определял хозяин. Так и выходило. Гости, наконец, собирались в дорогу. Какое угощение, такое и благодарение: «Спасибо Богу и мне, а хозяину нет: он не накормит, так другой накормит, а с голода не умрем». Старый зимовчак не обижался: он сам был когда-то казаком, под разными крышами бедовал, поэтому знал и цену казацкой шутке…

Где стал, там и стан

Небом покрыто, ветром огорожено жилище казака в чистом поле. Под голову кулак, а под бока и так. Когда же возникала необходимость спрятаться от врага или непогоды, то запорожец не терялся. Для укрытий использовал пещеры в скалах, норы в глинистых кручах, выворотни (вывернутые ветром корни деревьев). До недавнего времени выпасавшие скот в плавнях жители приднепровских сел устраивали в дуплах временные жилища, тайники для вещей (для этого их расширяли с помощью костров). Некоторые умельцы даже двери навешивали. Подобные «дуплянки» могли использовать для укрытий и запорожцы. Ничего не стоило смекалистому и изобретательному сечевику построить из веток и камыша шалаш. По днепровским берегам немало было пещер, которые казаки приспосабливали для своих жилищных нужд. «Каменниками» называли пробивавшихся к сечевикам одиноких степных скитальцев, что жили «в каменных пещерах по берегам Днепра, против его порогов». Знаток казацких «оседлищ» Дмитрий Яворницкий, например, описывает одну «казацкую» пещеру, которую в народе называли «Гайдамацкая хата» – «это огромнейшая пещера, “выклеванная” в скале и могущая вместить в себя до двадцати и даже более человек. По рассказам местных стариков, в этой пещере имели свое пристанище гайдамаки, скрывавшиеся здесь от преследования поляков. Говорят, что пещера эта обита была красным сукном, а после их ухода долго скрывала в себе оставленные ими сокровища…»