Запорожская вольница

Край за порогами – это красота, величие, щедрость, в то же время рядом с ними всегда – настороженность, беспокойство и тревога. Однако не эти чувства все-таки верховодили в казацких душах. Горе поле не вспашет, а беда не заволочит, так чего грустить и истощать себя слезами и напрасными молитвами. «От Днепра до Кракова везде беда одинакова. Но мы ту беду и переборем, и перебудем», – уверяли бравые чубатые молодцы. А седоголовые старые казаки наставляли молодежь: «Кто в радости живет, того и кручина неймет. Мешай дело с бездельем, проводи время с весельем».

Весело проводили запорожцы время в безделье, всякое дело тоже шуткой подпирали. Как известно, на Днепре казакам не было равных в умении добывать рыбу. В то же время рыбная ловля была для них и веселой забавой. А какая же забава без красного словца, шутки, розыгрыша! Птица поет – сама себя продает, казацкий рыбарь хвастает – себя тешит и слушателей веселит. Один поймал плотку, что не лезет в глотку, другой – карася с порося, третьему ничего не стоит из мухи слона, а из бычка сома сделать. «Честь да место, садись да хвастай», – встречали казаки-лугари своих товарищей, добывавших в плавнях себе пропитание. Тем дважды не надо было повторять. Рыбоуды присаживались к костру, угощались ароматной юшкой и начинали: «Ехал я посреди моря драбынястым возом, оглянулся перед собой – полный кузов раков. То чудо, братцы, а не раки: одного рака-неборака полная торба (сума. – Примеч. ред.) и клешня висит. Не верите? Видите: юшка красная – это не доказательство? Давайте крест съем. И тогда не поверите? Нате грош, пойдите купите рака, сварите, а юшку съешьте, рака потом продайте и грош мне отдайте». Если же кто-то попытается усомниться в правдивости слов балагура, он лихо закрутит усы и отрубит: «Чудеса-то в решете: много дырок, а некуда вылезти, мое же слово правдивое и твердое. Турецким сыном буду, коль это не так!»

Жизнь не баловала казаков, не до смеху им часто было и плавневых дебрях, и в дикой степи. Именно поэтому часто казацкая вольная голь на выдумки и насмешки была хитра. «Турки падают, как чурки, а наши, слава богу, стоят там без головы», – отвечал вернувшийся из похода израненный сечевик. Наговорит сердечный казак Голота мешок, торбу и три охапки небылиц о том, будто на осине кислицы, а на вербе груши растут, поворочает языком горы, начнет гнуть про яловых гусей, что на псарню летают и понемногу молока носят, или же выдумает про кочергу, которая кудахчет, помело, что яйца несет, – и сразу жизнь его заиграет радужными красками, будни превратятся в праздники. Одним смехом, как известно, сыт не будешь, однако душу отведешь и товарищей подбодришь. А кто людей веселит, за того и громада стоит. Во всяком случае, среди казаков балагуры, шутники, которые умели поражать врага с отвагой и весельем, были в особом почете. Часто свой искрометный юмор запорожцы демонстрировали, принимая послов, выпроваживая почетных гостей, отвечая вельможам. Многие иностранцы отмечали, что казацкие «речи и вымыслы остры и большею частью на насмешку похожи». Письменные послания сечевиков порою пестрят издевками, розыгрышами, насмешливыми намеками. После рейда в Крым Сирко отправил крымскому хану письмо, в котором писал: «Если же пребывание наше немного обеспокоило вас, то это оттого, что казаки, происходя не от одной матери, имеют также различные нравы и обычаи: иной стрелял вправо, другой влево, третий просто, – только все попадали в цель». Репинские запорожцы, которые надрывают животы, сочиняя письмо турецкому султану, стали олицетворением украинского характера вообще.

«Характерной чертой малоросса служит прирожденная насмешливость, которая не покидает его и в наиболее тяжелые минуты, – утверждал один автор в брошюре “Украина и украинцы”, изданной в Москве в 1918 году. – Эта черта характера просматривается даже в детях, когда послушаешь их меткие прозвища и шутки, которыми они награждают друг друга, послушаешь и поневоле засмеешься». Другой исследователь украинского быта в связи с этим указывал: «Малоросс не только насмехается над другими, но и над самим собой, невзирая иногда на чрезвычайно грустное свое положение». И в подтверждение этого приводил исторический случай, когда за какую-то провину царь приказал высечь казацких старшин. Во время жестокой порки те перемаргивались и кивали на плети: «А что, панове, добрый подарок для наших дружин будет?»

Запорожец умел и плач в радость обращать; по любому самому прискорбному поводу он не ныл, а надсаживал бока смехом – в веселый час ему не только порка, но и даже смерть была не страшна. Рассказывали про одного смельчака, который во время казни, когда его сажали на кол, насмехался над палачом: «Криво, пан, лезет – прямее загоняй, прямее!»

Смех – насущная природная потребность запорожца. Как глоток воды или кусок хлеба. Сначала это был щит, впоследствии же он превратился в знамя. Стяг этот развевается до сих пор по обоим берегам Днепра…

Зачем казаку оселедец?