Заповедь любви

– Узнаю. Чай, не первый раз видимся. «Тимошка, доложи», «Тимошка, позови», «Тимошка, отнеси», «Тимошка, подсоби». От работы отвлекаете, а благодарности никакой.

– Вот пострел! – обернувшись ко мне, прокомментировал Александр Егорович. – Молоко на губах не обсохло, а уж во всем коммерцию ищет! – Он порылся ладонью в привязанном к поясу холстяном мешочке. Достал гривенник, повертел в раздумье меж пальцев, положил обратно, снова перевел взгляд на мальчугана. – В следующий раз леденцов привезу. Николай Александрович у себя?

– Во флигеле.

– Так сбегай, доложи, что я к нему столичного философа-изобретателя в гости привез.

Тимошка неспешно вытер о траву руки и пошел докладывать о нашем приезде.

Александр Егорович, спрыгнув с козел, отдал поводья вышедшему из барского дома лакею. Я тоже с удовольствием ступил на землю размять ноги.

Спустя некоторое время к нам быстрой энергичной походкой подошел мужчина средних лет в легкой белой рубашке, туго заправленной в брюки. Высокий лоб с короткими, откинутыми назад черными волосами, бородка клинышком, живой, проницательный взгляд.

Александр Егорович торопливо склонился перед ним в поклоне. Подошедший поспешил протянуть ему руку:

– Ты же знаешь, не люблю я поклонов.

– Привычка-с, – ответил Александр Егорович, выпрямляясь, пожал протянутую руку и, указывая на меня повернутой вверх ладонью, представил:

– Кондаков Михаил Ефимович, инженер, изобретатель из Петербурга, – сделав паузу, добавил: – Хочет, чтоб все крестьяне богатыми стали. Уговорил его заехать в Борок – думаю, вам любопытно будет познакомиться друг с другом.

Морозов с интересом взглянул на меня, протянул руку. Мы представились друг другу.

В дверях барского дома показалась стройная женщина примерно одних со мной лет, в строгом темном платье, с открытым лицом и густыми черными волосами, сложенными на голове в нечто, напоминавшее чалму суфия. Что-то в ее лице мне показалось знакомым. Мы определенно где-то уже встречались с ней. Но где? Когда?

– Николай, – позвала она Морозова. – На улице сыро. Накинь поверх рубашки пиджак или заходи с гостями в дом.

– Да, да, сейчас, – отозвался Николай Александрович.

Мы поднялись по ступенькам на крыльцо и зашли в просторные сени. Справа и слева от входа находился ряд дверей, прямо – широкая парадная лестница.

– Мой добрый гений, моя жена, Ксения Алексеевна, – представил Николай Александрович женщину.

Я шагнул к ней, секунду поколебавшись, нагнулся, намереваясь поцеловать пальчики. Она мягко пожала мою ладонь и высвободила свою, отведя руку за спину. Я назвал себя, учтиво склонив голову.

– Ксана, – попросил Николай Александрович жену, – покажи, пожалуйста, гостю дом, – и, повернувшись к нам, добавил: – Прошу извинить, должен вернуться в свой флигель – закончить работу. Встретимся чуть позже, через часик.

Он удалился.

– Я, если не возражаете, – обратился Александр Егорович к Ксении Алексеевне, – пройдусь к конюшням. Слышал, Шалая приплод принесла. Хотелось бы посмотреть жеребцов.

Ксения Алексеевна не возражала. Мы остались с ней вдвоем.

– На первом этаже у нас, сами видите, в фойе только-только обновили краску и обои, картины и мебель еще не принесены, поэтому ничего интересного нет, – сказала она и, обведя рукой по периметру помещения, перечислила: – За той дверью кладовая, там комната для прислуги, кухня с приспешнею, погреб. Предлагаю сразу пройти на второй этаж.

Мы поднялись по парадной лестнице.

Сейчас уже трудно вспомнить все увиденное в доме Морозовых. Зал с огромной бронзовой люстрой, большие от пола до потолка зеркала, мраморные столики с позолотой, диваны, кресла, стулья с резными спинками, обилие картин известных русских и европейских художников. Одна из комнат была сплошь увешана охотничьими и воинскими атрибутами: рыцарскими доспехами, старинными арбалетами, кинжалами с золотой арабской вязью, рапирами, медными трубами, рожками, дуэльными пистолетами, револьверами, бессчетным количеством ружей, винтовок. Ксения Алексеевна, раздвинув в стороны массивные шторы, на какое-то время задержалась возле окна, привлеченная чем-то происходящим во дворе. Я невольно присмотрелся к ней со стороны, и тут перед моим мысленным взором возникла картина недавнего прошлого.

Зима 1906 года. Прощальный концерт Мравиной в Дворянском собрании Петербурга. Алиса достала где-то два билета и уговорила меня пойти.