Заповедь любви

Ермолай взял лист, бегло пробежал глазами написанное, сложил вчетверо и положил в нагрудный карман косоворотки:

– Не первый раз – все сделаю в лучшей форме.

– Возьми Гришкину телегу, поедешь на ней. Там про краску написано – смотри, чтобы хорошо закрыта была, а то расплещешь. Вези с Мологи сразу на дом, в Ефаново не заезжай. Мы с Михаилом Ефимовичем тоже сейчас едем на дом. Там и встретимся. К вечеру все вместе на бричке вернемся.

День прошел в осмотрах принадлежавшей Александру Егоровичу земли. В северной части участка, ближе к Горелово, находилось месторождение глины, а на юго-западе земля граничила с большим торфяным болотом. Поскольку о месторождении глины, со слов Александра Егоровича, я уже знал, то привез с собой документацию по технологическим схемам производства кирпича и прейскуранты от поставщиков на соответствующее оборудование. В течение дня сделал на участке необходимые замеры и продумал в общих чертах несколько вариантов строительства кирпичного завода, завода по производству торфяного брикета и небольшой электростанции, в качестве топлива на которой можно было бы использовать торфяной брикет. Для более детальной проработки мне необходим был рабочий кабинет дня на три-четыре. Поскольку в старом доме Александра Егоровича в Ефаново было тесновато, а новый еще только строился, я предложил ему отвезти меня в Лацкое⁵⁴ к моей названной сестре Софье, с которой мы предварительно списались о моем приезде – и погощу у сестры, и дело сделаю. Александр Егорович согласился, но с одним условием, что прежде познакомит меня со своим именитым соседом – Николаем Александровичем Морозовым. Я понял, что, несмотря на мой отказ, он еще не потерял надежды купить сенокосилки. Однако мне и самому было интересно познакомиться с легендарным бомбометателем, поэтому, поколебавшись, согласился.

Ближе к вечеру Ермолай привез из Мологи материалы для строителей. Александр Егорович принял от него отчет по затратам – остался доволен. Мы помогли разгрузить телегу, занести материалы в строящийся дом и тронулись в обратный путь. Ермолай правил лошадьми. Судя по его радостному лицу, он успел в Мологе свидеться с Глашей.

В Ефаново сделали остановку. Александр Егорович поручил племяннику остаться дома, заменить прогнившие доски на крыльце новыми, а сам занял его место на козлах. Я, забрав из горницы свою поклажу, вольготно в одиночестве раскинулся на мягком сиденье брички.

В гостях у Морозовых

Александр Егорович пошевелил вожжами, причмокнул языком. Бричка тронулась. Я, запрокинув голову, отрешенно смотрел на проплывающие в небе облака и слушал рассказы своего богатого заказчика о нынешних хозяевах Борка. После смерти бывшего владельца барский дом со всем имуществом перешел в собственность его гражданской жены, Анны Васильевны Морозовой, а земли и капитал разделены между их детьми. По взаимному согласию новых владельцев усадьбой сейчас управлял брат Николая Морозова – Петр Александрович. К сожалению, с ним не удастся свидеться: неделю назад в Борке гостил Михаил Николаевич Журавлев⁵⁵, цыганский хор с собой на пароходе привозил, уговорил Петра Александровича выставить на ярмарке борковских скакунов – они когда-то большие барыши приносили⁵⁶. Николай Александрович как раз в Борок с Питера вернулся, обещал брату приглядеть за хозяйством. Тот и укатил с Журавлевым в Нижний, а когда вернется – неизвестно. Откровенно говоря, управляющий из Николая Александровича неважный – строгости не хватает. Да и когда ему о хозяйстве думать, когда обо всей России думается. И то сказать, он теперь известный ученый, профессор. Познакомиться с ним считают за честь великие люди.

Монотонный голос Александра Егоровича, покачивание брички, облака, бессонная ночь, насыщенный заботами день привели к тому, что на какое-то время я провалился в сон. Перед мысленным взором возникли Ермолай, Глаша, желтые огоньки волчьих глаз и тотчас растворились в большой кринке молока, которую радушно протягивал мне Дмитрий Иванович Чернышев. По поверхности молока пошли круги. Из кринки вышла Алиса. Я протянул к ней руки. Она мягко отклонила их и с грустью произнесла:

– Я принадлежу революции, борьбе за освобождение женщин и пролетариата.

– Мы с тобой принадлежим друг другу и никому больше! – возразил я.

– Личное должно подчиняться интересам трудящихся классов, – прошептала она заученную где-то фразу, и на ее ресницах набухли капельки слез.

– Ты неправду говоришь! Ты обманываешь и меня, и себя! – закричал я.

Алиса повернулась спиной, склонила голову и медленно пошла от меня прочь по выложенной красными булыжниками уходящей в бесконечность тропе.

Я открыл глаза. Бричка по широкой четырехрядной аллее подъезжала к двухэтажному барскому дому.

– Тимошка! – окликнул Александр Егорович работавшего в парке паренька лет четырнадцати.

Тот неохотно, вразвалочку подошел к нам.

– Чего надо? Петра Александровича дома нет – уехал, а барыня еще после обеда не проснулась.

– Ты как разговариваешь? Аль не узнаешь? – возвысил голос Александр Егорович.