— Власти достаточно, да вот... — погрустнел Борис Тотырбекович, — ... народ не тот... Не хочет, не желает перестраиваться. У них чистота — это элемент культа. Синтоизм обязует каждого верующего не только самому быть чистым, но и наводить лоск в своем доме, на своей улице, в своем селе и городе, во всей стране... Они боятся божьей кары и ведут себя соответственно...
— А разве мы не призываем к тому же самому? — возразил я. — Разве нет у нас всевозможных постановлений и распоряжений о борьбе за чистоту? Разве не проводим недели и месячники по благоустройству, субботники?..
— Одним махом, одним приказом такое не внедришь, — сердито обронил Кетоев. — У них это в крови! Уже сколько поколений воспитывалось в таком духе...
— А разве у осетин не считалось позором, если было грязно во дворе или на улице, не говоря уже о хадзарах? — не отставал я от него. — В наших обычаях было положено молодой невестке подниматься чуть свет, чтобы к тому времени, когда проснутся соседи, подмести и двор, и участок улицы перед домом... Куда это все девалось?..
— Было это, было, — согласился он. — И наше поколение это еще застало... И девалось куда-то... Сам часто задумываюсь: куда?.. Может, ты знаешь? Ответь... — посмотрел он на меня.
— Знаю, — не моргнув, встретил я его взгляд. — Вся беда в том, что мы стали изничтожать старые обычаи и обряды, а взамен ничего привлекательного не предложили. Старое исчезло — новое не появилось... И так во всем...
— Беда в том, что у нашего народа нет такого рвения, как ТАМ, на Западе, — сказал Кетоев.
— Ну, в прежние времена были в этом виноваты коммунисты, — подал я голос и вкрадчиво спросил: — А что же сейчас, в пору рынка, мешает?
Кетоева покоробил не мой вопрос, а официальный тон, которым я его задал, лицо его сморщилось, и он нарочито панибратски хлопнул меня ладонью по плечу:
— А ты сам не можешь ответить, дружище?
— Могу. Прошлое давит, прошлое... Я лет пятнадцать назад наткнулся на одно место в повести кубанского писателя Гария Немченко, которое очень точно отражало суть проблемы. Он убедительно объясняет нежелание наших людей трудиться историческими обстоятельствами. В самом деле, кому хотелось гнуть спину на монгола-завоевателя, затем — на крепостника-помещика, позже — на живодера-капиталиста? Так что века тяготеют над нами. И то, что столетиями впитывалось в сознание, за год, за два не вытравишь... Как говорится, апатия въелась в гены, передается из поколения в поколение.
Он усмехнулся.
— Чего ты? — оскорбленно вздрогнул я. — Не убеждает версия?
— Убеждает, — Борис охотно кивнул головой, — только приведенный тобой ряд: монголы-завоеватели, крепостники-помещики, живодеры-капиталисты надо бы продолжить... — И бывший секретарь горкома партии, а ныне глава администрации затараторил: — После семнадцатого года все поверили в провозглашенные лозунги: мир — народам, земля — крестьянам, заводы — рабочим... Ну, а потом холодным душем обдало всех: появились продразверстка, коллективизация, уничтожение кулачества. Крестьянин потом выращивает зерно, а полученный урожай у него отнимают. Вкалывает от зари до зари, жилы вытягивает, чтоб вырваться из бедности, а его в кулаки зачисляют и в Сибирь на снежные просторы отправляют... Да разве такое происходило только среди крестьян? Едва своим трудом рабочий или интеллигент добьется достатка, как его тут же объявляют перерожденцем, погрязшим в мелкобуржуазно-мещанском быте, — и опять же Соловки или тюрьма, если не пуля...
— Как можно так рассуждать? — вскипел Петр Георгиевич, верный сталинист, он тут же рванулся в бой: — Да, было это, но не ко всем же применялись эти жестокие меры!.. Только к эксплуататорам...
— Достаточно широко, чтобы каждый уяснил для себя: выкарабкаешься из бедности — тебя тут же прихлопнут, и делал выводы: НЕ ВЫСОВЫВАТЬСЯ! Жить, как все, страдать как все, пить как все...
— Ну, вы даете! И не верится, что вы были секретарем горкома партии! — огорченно покачал головой тренер. — Я не приемлю такой взгляд на нашу историю...
— Я всегда смотрел правде в лицо, — четко отчеканил Борис. — Я был не из тех коммунистов, что закрывали глаза на негативные стороны системы.
— Но почему ваш критический запал исчез при взгляде на сегодняшнюю жизнь? — не без ехидства спросил Петр Георгиевич. — Разве жизнь у людей — абсолютного большинства людей! — не изменилась резко в худшую сторону?..
— А разве в этом виноваты мы, демократы? — мгновенно среагировал Кетоев. — Всем же ясно, что это отрыжки прошлой системы, оставленные нам в наследство...