Заповедь

На полдороге, когда из виду скрылись провожатые, свадебная процессия остановилась, и горцы распили захваченную с собой для этого момента араку, провозгласив тост за удачное завершение первой части ответственного поручения: вывести невесту без особых происшествий из ее родного аула — не простое дело. Могли и похитить кого-нибудь из приехавших девушек. В шутку, но пришлось бы вносить выкуп. И дело не столько в выкупе, сколько в позоре для всех, кто отправился за невестой.

Батырбек вдруг начал выговаривать Мурату. Тот никак не мог понять за что.

— Как за что? — возмутился Батырбек. — Мы тебя не просили бросаться на горцев. Обычай есть обычай, а ты мог покалечить кого-нибудь — вот тебе и неприятность, не сдержись они, — и, неожиданно хлопнув ладонью по плечу Мурата, весело похвалил: — Но молодец! Пусть знают, от кого-кого, а от нас никто никогда никакого выкупа не получит!

Повеселевший Мурат ловко вскочил на коня, и этот смирный, ничем не выделявшийся в табуне Тотикоевых жеребец вдруг загорячился, задрожал мелкой нетерпеливой дрожью, стал перебирать ногами. Таймуразу ни разу в голову не приходило оседлать для себя этого невзрачного жеребца. Он взял его наугад для своего нового друга. А сейчас всем кажется, что этот конь чуть ли не лучше его Орла. Надо бы присмотреться, узнать, как Мурату удается клячу превратить в крылатого коня.

— Пора! — приказал Батырбек, и они продолжили путь...

Кто-то затянул песню. Заур рванул с плеча винтовку и выстрелил в воздух... Невеста в окружении своих подружек сидела на арбе, закутавшись в белый платок, испуганно вздрагивая при каждом громком слове, выстреле, крутом повороте. Будущее пугало неизвестностью, незнакомы ей были Кайтазовы, незнаком был жених, она видела его всего раз в жизни и то издалека. Мурат представил себе, как эта девушка с опухшим от плача лицом будет стоять в углу и смотреть сквозь густую вуаль платка на танцы, как сердце ее будет сжиматься в страхе, когда к ней станут подходить гости и, приподняв платок, вслух оценивать ее внешность. Мурат не раз слышал, какие жестокие слова говорили женщины, особенно старушки. Проверяя выдержку невесты, не щадили, могли назвать уродиной и пожалеть будущее поколение Кайтазовых, во внешности которых появятся черты ведьмы. Еще хорошо, что лицо невесты не выставлено на всеобщее обозрение, а то бы все видели смену настроений — от отчаяния до радостного блеска глаз, ведь старухе ничего не стоило, подойдя к ней во второй раз, забыть, что она утверждала полчаса назад, и восхищенно цокнуть языком: «Такой красавицы вовек не видала!» Невеста знала, что все — и комплименты, и хула — говорилось в шутку, что это игра, еще принятая предками, но попробуй спокойно воспринять даже то, что говорится шутя, если дело касается красоты девушки!

Глава 5

В ауле нетерпеливо ждали, когда прибудет невеста. По опыту зная, что ее не всегда удается увезти и к ночи, старики не спеша вели беседы за столом. Тосты затягивались — неприлично, если к приезду невесты все будут навеселе. Только с ее прибытием и начинается самое торжество. Суровы законы горцев. Хотя столы ломятся от яств, и тебя усиленно потчуют и требуют, чтобы ты поддерживал каждый тост, и как только ты опорожняешь бокал, в мгновенье ока он вновь оказывается наполненным, но ты должен показать себя мужчиной: выпить, если веришь в свои силы, или суметь обойти ритуал стола, но так, чтобы никого не обидеть и самому не пострадать. Горец не забывает, что минутная слабость может оказаться роковой и покрыть позором не только его, но и детей, и детей его детей. И пусть никто из последующих поколений не возьмет в рот араку, но молва людская по-прежнему будет увязывать их с именем опозорившегося. Вот почему старики, отправляясь на кувд, боятся последствий и ложками едят масло, чтобы оно смягчило действие крепкой, двойного перегона араки.

... Сидя возле матери, которая нарезала траву для начинки пирогов-цахараджинта, Зарема привычным монотонным покачиванием кулыка со сметаной взбивала масло. Через открытые окна в дом влетали голоса старших. Она угадала голос Асланбека:

— Горец жену в дом ведет, чтоб свой род продолжить. В своем потомстве он хочет видеть себя.

— Не могу согласиться, уважаемый старший, — раздался чей-то протестующий голос и, не обращая внимания на вызванный репликой возмущенный гул голосов, продолжил весело: — Какова коза, говорят, таков и козленок. Разве это не осетины придумали? Значит, от нее зависит, какое потомство будет!

Мать, улыбаясь, молвила:

— Иналык Сырдона из себя корчит.

Иналык... Горец как горец: голубоглазый, бритоголовый, с огромными ручищами, с утра до ночи весь в делах-заботах... Но была в нем одна особенность: в любом человеке, его внешности, поведении он отыскивал смешное, а отыскав, тут же начинал вышучивать собеседника.