Заповедь

— Уязвленный тамада пропустил мимо ушей несколько выходок знатного гостя в свой адрес, но в конце концов терпение его лопнуло, и он напомнил Мурату, что хозяева дома посадили на это почетное место именно его и по осетинскому этикету все, кто сидит за свадебным столом, обязаны подчиняться тамаде, как бы он ни был им неприятен. «Ишь ты, вспомнил адат, — зло усмехнулся Мурат. — А почему другие обычаи народа не чтишь? Такие как: не строй свое счастье за счет других людей, не воруй, не подличай, береги честь свою?.. В том-то и дело, что такие, как ты, вспоминают о законах адата только тогда, когда это вам выгодно!» — с каждым мгновением все сильнее расходился Гагаев. Тамада произнес: «И это говоришь мне ты? Ты, от которого твои же земляки прятали зерно в тайниках-ямах, вырытых еще тогда, когда на нашу страну напали татары?» И еще добавил, что не ему, Мурату, который не сумел устроить и свою жизнь, следует печься о счастье молодых... На свадьбе было с полусотни проверенных коммунистов и фронтовиков, чья грудь сплошь в орденах и медалях. Они пытались успокоить его, остановить, обнимали его, держали за руки, но вы знаете характер Мурата. Он растолкал всех и, гордо подняв голову, вышел из дома Кайтазовых, прошествовал, блестя очками, до калитки и пешком направился к дороге в долину. Кайтазовы быстро снарядили тачанку, посадили одного из подростков и послали вслед за героем.

До самого Нижнего аула сопровождала она Мурата. Подросток то перегонял его, то ехал рядом, то покорно в пяти шагах следовал за ним. Лошади неторопливо похрапывали. Паренек слезно уговаривал кумира всей молодежи Осетии сесть в тачанку. Но Мурат не обращал на него никакого внимания. Так и не сел в тачанку. И пришлось бы тачанке вхолостую бежать следом за Муратом, если бы из Унала как раз во Владикавказ не направлялся рейсовый автобус. Мурат не по летам проворно вскарабкался в него.

Несколько горцев, сидевших в передних рядах, всполошившись, вскочили, уступая удобное место знатному горцу. Но тот резко махнул рукой и, ворча себе под нос, уселся на последний ряд... Сурово хмуря брови, хватаясь за длинный старинный кинжал, свисавший с тонкого кавказского пояса, украшенного потускневшим от времени серебром, он в гневе выбрасывал злые фразы:

— Обмельчал народ, обмельчал. Все стали какие-то хилые. Идет такой: плечи широкие, шея бычья, а случись что — оказывается, духом слабак... А самое страшное: каждый перестал заботиться о чести фамилии, забыл заветы предков... Только о себе беспокоитесь, как бы побольше поесть да выпить, да увильнуть от дела!.. Стыд и срам!.. На что жизнь тратите!..

Когда автобус, въехав во Владикавказ, остановился на станции, пассажиры поспешно — от греха подальше — покинули салон и поспешили через пустырь к трамвайному кругу, туда, где он поворачивает в обратный путь. Было уже далеко за полночь, и вагона долго не было. Люди толпились на конечной остановке и опасливо поглядывали на пустырь, откуда доносился раздраженный голос Мурата.

Мы нашли несколько пассажиров автобуса. Они утверждают, что Мурат на пустыре был один. Он направлялся к трамвайной остановке... Но потом вдруг остановился и стал о чем-то гневно высказываться. Слов было не разобрать, но тон голоса был едко-нетерпимый. Потом разнесся громкий возглас:

— Люди, одумайтесь!.. Одумайтесь!.. — И все смолкло.

Мурат стоял посреди пустыря и кое-кому показалось, что под лунным светом сверкнуло... лезвие его кинжала.

Подошел трамвай. Люди поднялись в него. Кондуктор спросил:

— Все сели?

— Подожди немного, — попросил пожилой горец. — Вот замешкался Мурат Гагаев. Как он в такой час доберется до центра города?..

Шли минуты, но Мурат все еще торчал там, на пустыре.

— Пойти за ним, что ли? — несмело спросил молоденький осетин.

— Не в духе он, — произнесла пожилая горянка. — Да с кинжалом. Говорят, норовом горяч он, смотри не нарвись на неприятность...

Постояв еще некоторое время, водитель отпустил тормоза...

— Оставили-таки одного! — чертыхнулся Скиф. — Вот бандиты и воспользовались случаем и расквитались с героем гражданской войны.

Прокурор отрицательно покачал головой:

— Не совсем так... Насчет бандитов — далеко не ясно...

— То есть? — встрепенулся первый секретарь.

Не осмеливаясь посмотреть ему в глаза, прокурор робко произнес:

— Свидетели уверяют, что на пустыре и вокруг не было ни одного человека. Пассажиры автобуса все как один разместились в трамвае, на станции находился лишь сторож... Да и кто мог торчать за полночь на окраине города?

— Но после того, как трамвай ушел... — начал было Кайтиев.

Прокурор уперся взглядом в секретаря обкома, твердо сказал:

— И после — не было.

— Но кто-то же убил Гагаева?! — рассердился Скиф.

Прокурор отрицательно покачал головой:

— Дело в том, что Мурат шел не по следам, проделанным пассажирами, а пересекал пустырь несколько вкось... Так вот, никаких следов вокруг тела Мурата не обнаружили... Абсолютно никаких!..

Первый секретарь ошарашено смотрел на прокурора.