Заповедь

— Нет! Не смей так говорить! — она опять обратилась к потоку. — Я жена твоя, Таймураз, а ты оставил меня! Почему?! Как ты смел оставить меня?! Возьми к себе!

— Найдется джигит, и он возьмет тебя в жены, — убеждал ее Мурат.

— Я не хочу в жены! Не хочу! — отбивалась она от этой мысли. — Я люблю Таймураза! Я его жена!

Мурат стал терять терпение. Он взывал к ее сознанию, но она ничего не хотела понимать.

— Я отведу тебя домой, — заявил он.

— Домой?! — удивилась она. — Куда?! У меня нет дома!

— Здесь ты не можешь оставаться, — сказал он. — Я отведу тебя к твоему отцу, к Дахцыко.

— Нет! — отдернула она свою руку. — Я никуда не пойду. Я жена Таймураза. Я буду всегда его. Только его! — вдруг она умолкла и посмотрела на Мурата осмысленно и спокойно. — Я дам ему... сына.

— Сына?! — произнес потрясенный Мурат.

— Да, сына! — сказала она и тряхнула косами.

— Он знал?! — закричал теперь уже Мурат.

И тут Зарема заплакала, зарыдала в голос:

— Он не знал. Не знал — и погиб, несчастный. О находящийся на облаках! — закричала она, гневно взирая на небо, которое отсюда было видно узкой полоской, отчего оно казалось еще дальше и недоступнее. — Что ты натворил?! Если дал счастье, почему тут же отнял его? Или злой ты?! За что покарал нас? За что?! Молчишь? Значит, злой ты! Злой! — и вдруг опомнилась, испугалась, упала на колени, запричитала: — О прости, прости несчастную женщину, Всесильный! Дай мне последнюю милость, Боже! Дай сына мне! Сына, — и опять вскочила на ноги, потребовала: — Сына! Ты не смеешь не дать! Не для себя прошу. Для Таймураза! Я назову его Таймуразом. Он станет большим, он будет похож на него! И все будут говорить: вон идет Таймураз, лучший джигит ущелья! Он будет таким, Таймураз, я тебе это обещаю! — она вытерла слезы и заявила сама себе: — Я не умру. Я не погублю твой род, Таймураз! — и, вспомнив о Мурате, повернулась к нему. — Ты хочешь меня отвести в аул? Хорошо. Я согласна. Веди меня домой. В хадзар Таймураза.

Мурат опешил. Что она говорит? Разве это возможно?

— Послушай, Зарема, — сказал он несмело. — Ты же... Как же к Асланбеку? Обычаи...

— Я Таймуразу ЖЕНА, — сказала она убежденно, удивляясь, как это он не понимает. — Жена я. Он погиб, теперь я должна возвратиться под ту крышу, где он жил...

— Не примут, — вслух подумал Мурат.

— Я жена Таймуразу! — закричала она. — Перед Богом!

Потом, когда они были на полпути к пещере, она, отдышавшись после карабканья на очередной утес, сказала:

— А не примут — возвращусь в свою пещеру и буду здесь жить...

Нет, она оказалась отчаяннее, чем предполагал Мурат. Или она и в самом деле убеждена, что ее примут в доме Тотикоевых?!

Глава 8

Солнце скрылось за громадой гор. Приближалась ночь, загоняя домой всех, кто находился за пределами аула. Переговаривались через забор соседки. Старики на нихасе заканчивали свои немудреные беседы. Детвора бегала шумной ватагой. И вдруг все замерли. Точно страшная весть передалась от дома к дому, парализовав весь аул. Никто и слова не вымолвил. Все застывшим взглядом уставились в сторону гор.

На нихасе востроглазый Хамат первым заметил эту одинокую фигуру, направлявшуюся к аулу. Ее невозможно было не узнать, эту быстроногую, с повадками мальчишки девчонку. Ее столько времени безуспешно искали, даже в Кабарду гонцов посылали, а она сама явилась. Сейчас она не была похожа на белоснежное облако, что так беззаботно носилось по горам и аульской улице несколько месяцев назад. Старики удивленно вперили взгляд туда же, откуда не мог отвести своих глаз Хамат, и сами замерли.

Зарема шла, не глядя по сторонам. Босые ноги ее мелькали под длинным темным платьем. Сима узнала свое платье и даже вскрикнула, но тут же умолкла. Выдай она, что платье ее, — и брат окажется на грани гибели, потому что больше никакого доказательства не понадобится для обвинения его в участии в похищении Заремы. Казалось, она не замечала, какими напряженными взглядами провожали ее аульчане. И дети, эти вечно беспокойные существа, прониклись озабоченностью старших, умолкли, уставившись на Зарему.

Со всего аула просматривается эта дорога, что нависает над нихасом, сбегая к единственной улице аула неширокой колеей. А Зарема шла — позор! — с непокрытой головой, босая, шла одна, заставив Мурата задержаться возле леса, так как чувствовала, чего ему будет стоить их совместный приход в Хохкау. Она была тверда в своем намерении одной преодолеть этот километр позора, стыда и гнева. И теперь она с тощим узелком, в котором угадывалась кастрюля да тихо позванивали две ложки, шла навстречу своей судьбе.

Увидел ее и Дахцыко. Увидел — и побледнел. Он стоял во дворе своего дома и не мог ничего предпринять. Он вынужден был стоять и ждать. Ему бы уйти в дом, чтобы никто не мог видеть, как он встретит опозоренную дочь. Ему бы схватиться за ружье, чтобы все были свидетелями, как горец смывает позор кровью. Но он не мог сдвинуться с места: ноги перестали ему подчиняться, и удивительно еще, как они его держали, не подкосились.