Заповедная Россия. Прогулки по русскому лесу XIX века

Уделять внимание – значит воображать… Именно в образе, притягивающем или притупляющем наше внимание, нам предъявляют мир.

Ричард Р. Нибур. Спор об интерпретации: моральный груз воображения (1985)

В том же 1890 году, когда Короленко опубликовал «В пустынных местах», живописец М. В. Нестеров (1862–1942) завершил полотно, которое положило начало будущей серии картин, посвященных Сергию Радонежскому, русскому «лесному» святому, православному отшельнику, чья жизнь в северных лесах в трудах и молитве стала символом духовного и политического возрождения. Творчество художника Нестерова стало практически синонимом своего рода сентиментального славянофильства; в его дореволюционных произведениях преобладает лирический взгляд на религиозных подвижников северных земель, являющий собой особую разновидность направления, которое куратор Русского музея в Санкт-Петербурге В. А. Леняшин назвал русским национальным романтизмом [Lenyashin 2005: 24]. Вот почему работы Нестерова напоминают русскую версию того, что Энтони Смит именовал «этнопейзажем», – «некоей территории», ассоциируемой с событиями, сформировавшими народную идентичность, землей, наделенной «мощными эмоциональными связями и культурными значениями» [Smith 1999: 150][221]. На пороге революции нестеровские пейзажи с религиозными фигурами говорят о ностальгии по древнерусскому иноческому прошлому; его полотна кажутся неотъемлемой частью реакционного патриотизма и сопротивления переменам, ознаменовавшим последние десятилетия правления династии Романовых. И в то же время они обладают неоспоримой художественной ценностью, изображая взаимоотношения между человеком и окружающим его миром. Как отмечает тот же Смит, этнопейзажи действуют на зрителя за счет создаваемого ими ощущения «эмоциональной и физической безопасности», пожалуй особенно сильного в эпохи стремительных перемен [Smith 1999: 149]. Это, безусловно, является одной из причин непреходящей популярности подобных картин. В числе прочего Нестеров проиллюстрировал и китежскую легенду, и сцены из романа Мельникова-Печерского о старообрядческом быте, представил картины монашеской жизни Русского Севера и образы святого Сергия. Его цикл работ, посвященный Сергию, возвращает нас в древнерусское прошлое, делая его актуальным и современным: мальчик, встречающий у дуба закутанную фигуру, – самый знаменитый православный святой, но в картине нет ничего, помимо ее названия, что указывало бы на XIV век, – есть что-то чрезвычайно знакомое и бытовое в этой встрече привычного и сакрального[222].

Нестеровские изображения Сергия Радонежского значимы для понимания русского леса по многим причинам. Во-первых, это выразительные образы героя, являющегося олицетворением отшельничества в лесах северо-восточной части Европейской России, воссоздающие в эпоху конца царской России представление о месте и святости. Они пользовались невероятной популярностью в России, став символом национальной идентичности и православных традиций и транслируя образ освященной земли[223]. По сравнению с тактикой Короленко «погружения в глубину» эти полотна, в меньшей степени затронутые иронией и компромиссами современности, скорее побуждают к созерцанию и ностальгии. «Матерь-пустыня» здесь не разорена и не заброшена. Но, как и в текстах Короленко, в картинах Нестерова имеется определенный экологический посыл, рождающийся именно из такой дистанции созерцающего наблюдателя, из его взгляда на этот мир и способа бытия в нем. Том Ньюлин находит параллели между созерцательным восприятием мира поэтами и натуралистами и соборностью, то есть естественным союзом, своего рода чудесным слиянием индивида с некоей большей сущностью – это понятие славянофилы 1840-х годов считали отличительной чертой русской культуры [Newlin 2003: 87]. С точки зрения Ньюлина, у соборности имеется как феноменологическое, так и экологическое значение: ее задача – в восприятии и переживании окружающего мира. Для Иоанна Хриссавгиса, современного теолога, уникальный вклад русского православия в экологическую мысль – это именно его культура видения, зародившаяся в иконах, главных объектах культа православной церкви. По Хриссавгису, икона дарит современному миру способ преодолеть то, что он сам метко окрестил нашим «аутизмом» по отношению к природе: