Заповедная Россия. Прогулки по русскому лесу XIX века

Замечателен рассказ Нестерова об обретении этого фона: реальность с ее русской красотой, открывающейся впечатлительному автору, становится посредником в создании пейзажа. Чувство, которое охватывает его за работой над картиной, столь же значительно, как и изображаемый им сюжет или проиллюстрированное Бастьеном-Лепажем в «Жанне», – это откровение о России, в котором объединяется природа, эмоция и упомянутая Нестеровым историчность. Золото и зелень берез и елей, а также чудесные малахитовые огороды столь же важны, как и чувство, возникающее от сознания значения такого пейзажа для России, что воплощается в образе Варфоломея, подростка, который станет великим святым Сергием.

Но что же Нестеров подразумевает здесь под историчностью? Выше говорилось о том, что на его картине приметы времени стерты, а исторический сюжет представляется так, словно он разворачивается прямо сейчас, в знакомом нам пейзаже. Нестеров добивается эффекта безвременья простотой в изображении своих персонажей, наряды которых лишены как архаичных деталей, так и признаков машинизированного «сегодня». «Жанна» Бастьена-Лепажа достигает подобной же сиюминутности благодаря своему незатейливому скотному двору, выглядевшему одинаково что во Франции XIX века, что во Франции века XV. Исторический период для полотна Нестерова имеет меньшее значение, чем время года и время вообще, – полагаю, мы получаем из его картин больше информации об осеннем настроении и о контрасте между юностью и старостью, чем о конкретном столетии. У него нет и следа аутентичных деталей исторической академической живописи или работ английских предшественников Нестерова – прерафаэлитов. Историчность рождается из самого пейзажа, а не из культурных меток, словно по задумке Нестерова природа, помноженная на его эмоции, делает прошлое настоящим и сиюминутным, связывая его собственные чувства с переживаемыми его героями в ходе той встречи столетия назад.

Здесь символы сиюминутного и в полной мере безвременного перекликаются по духу с Сергием Радонежским и землей Русской. Они же стали главной темой публичного доклада историка В. О. Ключевского, представленного им на следующий год после того, как полотно Нестерова было выставлено. Значение Сергия для России конца XIX века исследовалось в целом ряде трудов 1892 года, официально приуроченных к пятисотлетию со дня его смерти. В июле 1888 года православная церковь объединилась с императором Александром III в подготовке к празднованию тысячелетия Крещения Руси; годовщина смерти преподобного Сергия представила такую же возможность отметить знаковый момент истории русского христианства и устроить широкую демонстрацию православного благочестия. Джон Стриклэнд назвал прекрасно срежиссированные народные празднества «паломничеством в прошлое», призванным укрепить православие в качестве краеугольного камня русской национальной идентичности в эпоху, когда секуляризация, многообразие вероисповеданий и радикализация политики все чаще угрожали традиционным представлениям о России [Strickland 2001: 103]. Крестные ходы, праздничные богослужения и публичные выступления были призваны восславить наследие Сергия, проводя явные параллели между житием святого в период монгольского правления и его ролью в освобождении русского народа от этого ига. Светила науки, разделившие кафедру с Ключевским, описывали жизнь Сергия языком православного богословия и в рамках истории русского монашества. Сами же чествования акцентировали внимание на служении Сергия во благо Московского государства и, в широком смысле, царской России. «В юбилейных речах, популяризаторских брошюрах, да и в ряде серьезных научных работ Сергий предстает вдохновителем Куликовской победы, объединителем Руси, основателем самодержавия и т. п.» [Любомудров 1991:118][244]. Как отмечает Скотт Кенуорти, «святому Сергию приписывались смыслы, служащие укреплению основных элементов национального мифа», вернувшего свои позиции за время правления Александра III: «прославление московского Средневековья, единение русского народа под знаменем православия и самодержавия» [Kentworthy 2005: 54]. Кенуорти даже полагает, что было «неясно, насколько приписываемые святому его интерпретаторами заслуги понимались и принимались участвовавшими в празднествах народными массами», и заодно отмечает, что так же неизвестна реакция на происходившее светского общества и лидеров общественного мнения. Знакомясь с текстом речи Ключевского и его взглядами на Сергия и Россию, мы знакомимся с любопытным контекстом визуального воплощения Нестеровым образа чествуемого святого.