Заповедная Россия. Прогулки по русскому лесу XIX века

В июле 1890 года, почти через двадцать лет после выхода в печать мельниковской эпопеи, В. Г. Короленко (1853–1921) в компании двух племянников решил повторить путь своего предшественника в сердце заповедных лесов, к северу от расположенного на Волге Нижнего Новгорода. Автор и его молодые попутчики отправились вверх по течению реки Ветлуги на пароходе под названием «Любимчик», добрались по суше до озера Светлояр, считавшегося местом чудесного спасения и укрытия града Китежа, и вернулись на Волгу, спустившись по извилистому Керженцу. По пути Короленко общался с бурлаками и рыбаками, с одним даже прорыбачил ночь на сеже и выслушал рассказ о балованной девочке-приемыше, которую приютила скорбящая по умершему сыну семья. Он дошел по крутой, заросшей тропинке до кладбища раскольников, преодолел недоверие и неприязнь жителей прибрежных деревень и разделил трапезу с иеромонахом находящегося в упадке, практически разрушенного старообрядческого монастыря. Рассказ об этой поездке, озаглавленный Короленко «В пустынных местах», одновременно путевые заметки и очерк по истории культуры, наблюдения и думы, байки глубинки и размышления современного русского горожанина. Проза струится, словно речные воды, по которым сплавляется Короленко, легко переходя от описания внезапной потасовки (когда оказалась ненужной бурлацкая тяга) к полемическому пересмотру отношения к прославленным Мельниковым-Печерским местам. В названии рассказа Короленко обыгрывается слово «пустынный», отсылающее одновременно к понятиям «пустынь» и «пустой». Местная чащоба и исполнена смыслов, и позаброшена: полна легенд и культурной значимости, но покинута процветавшими здесь ранее общинами (как и на страницах романа Мельникова). Заброшена теперь в определенной степени по вине Мельникова-бюрократа, который, как выразился Короленко, «очень хорошо описывал, но уничтожал еще лучше» [Короленко 1953–1956, 3: 114]. Путь Короленко приводит его в конкретные земли, но в то же время и в Русь воображаемую: в избегающей оценок манере он тщательно описывает наступление новых реалий и перемен, духовное наследие и его приближающуюся погибель, то, что им самим было обозначено как «мечта народа» «среди этих темных, молчаливых лесов, наполненных жуткими воспоминаниями и могилами убиенных и принявших огненное венчание».

«В пустынных местах» Короленко стоит читать по целому ряду причин, среди которых не последнее место занимает замечательное сочетание ностальгии по славному прошлому и неловкого облегчения от осознания того, что этому пришлому наступил-таки конец. В жанровом отношении проза Короленко, по русской традиции относимая к публицистике, напоминает своим стилем повествования знакомую американскому читателю художественную прозу о природе, объединявшую в себе детальные описания пейзажей с философствованиями на тему взаимоотношений человека и окружающего его мира. Как еще столетие назад писал в своей опередившей время работе А. Б. Дерман, рассматривая фрагмент «В пустынных местах», «это более, чем картинка, более, чем прием изображения “оживления” и “ожидания” природы: это определенное и своеобразное восприятие взаимоотношения человека и природы, в высшей степени характерное для художественно-человечного мироощущения автора» [Дерман 1915: 5]. Иначе говоря, описания и размышления – это определенный способ помыслить «природу» и человека. Нарратив Короленко учитывает человеческий фактор, определенный способ познания и взаимодействия с окружающим миром, а также то, как наши стереотипы или воплощенные ожидания формируют наше восприятие различных явлений. Леса Заволжья для Короленко становятся местом воображаемых и реальных взаимодействий, а его путешествие по данному маршруту – поводом для гражданского высказывания о жизни в глубинке. Американские тексты о природе по стилю зачастую можно расположить где-то между туристическими заметками и дневниками пилигримов: пусть большая их часть и совмещает в себе рассказ о путешествии с экскурсами в историю описываемых мест, но множество программных произведений американской литературы этого жанра проникнуто благоговением и почтением, традиционными для описания паломничеств и святых мест[189]. Прелесть и особая ценность языка Короленко – в той находчивости, с которой он избегает «слепых зон» наивной веры и оптики туриста, неспособного увидеть и половины замечаемого автором. Для интересующихся тем, что значит природа, пустынь или лес для русского человека, проводника лучше Владимира Галактионовича не найти.