Заповедная Россия. Прогулки по русскому лесу XIX века

В течение двух предыдущих лет, странствуя приблизительно теми же местами, я, случайный наблюдатель-беллетрист, имел случай отметить грозные признаки. С какою-то систематическою беспощадностью, которая невольно внушает суеверную идею сознательной преднамеренности и кары, природа преследовала человека. По иссыхающим нивам то и дело проходили причты с молебнами, подымались иконы, а облака тянулись по раскаленному небу, безводные и скупые. С нижегородских гор беспрестанно виднелись в Заволжье огни и дым пожаров. Леса горели все лето, загорались сами собою; огонь притаивался на зиму в буреломах и тлел под снегом, чтобы на следующую весну, с первыми сухими днями, вновь выйти на волю и ходить пламенными кругами до новой зимы. Помню, как в течение целых недель из Нижнего видны были на горизонте над лесами огненные столбы в вышине, над густой пеленой темного дыма. Днем дым клубился, как мглистое море, а ночью будто невидимые руки подымали к небу зажженные факелы… («В голодный год: наблюдения и заметки из дневника») [Короленко 1953–1956, 9: 102][204].

«В голодный год» начинается с обсуждения климата и продолжается разносторонним анализом губернского управления, государственной политики и человеческих нужд. В тексте «В пустынных местах» присутствует то же стремление к естественному слиянию человеческого бытия с окружающей природой, но оно столь деликатно и условно, что даже не замечается; проявляется же оно в сфере деятельности описываемых персонажей, будь то бурлацкая тяга, охота или рыбалка; в рассказах о лешем – этом напоминании о том, что работающие в лесу всегда находятся под властью высших сил; а также в описании Короленко звуков, которые исходят из лесов по берегам реки и будто бы откликаются на голос или обращаются к пассажирам. В какой-то момент Короленко даже начинает казаться, что рассказываемые людьми байки исходят из самого леса: «Пароход идет мимо спящих лесов, и кажется, что это оттуда, от шепчущей темно-зеленой стены, кто-то подсказывает Ефрему его фантазии» [Короленко 1953–1956, 3: 120]. Благодаря окружающим лесам происходит своего рода возвеличивание, улучшение внутренних и внешних характеристик этих мужчин: эти персонажи не героические фигуры наподобие легендарного гигантского дровосека Поля Баньяна, но и не те униженные и оскорбленные, которые изображены на прославленной картине Репина, созданной в 1870–1873 годах. В них словно чувствуется та же непостижимая загадочная сила, которая присутствует в непроходимых лесах, откуда они родом.

Здесь у Короленко силен лирический посыл: какие бы духи ни обитали прежде в этих лесах, теперь они спрятались или удалились, но волшебство осталось: и вот рыбак по имени Степан рассказывает ему, что «в прежние времена водилось их тут много… всяких. А теперь, видишь ты: жилья больше, церкви тоже понастроены, – в леса он подальше ушел, так мы считаем…» [Короленко 1953–1956,3:154]. «Он» здесь леший (чье имя лучше не упоминать, если не хочешь неприятностей), и говорится тут о его исчезновении как результате вторжения цивилизации. Но для Степана, как и для Короленко, в лесах еще осталось чудесное. Степан продолжает разговор, рассказывая Владимиру, что он как-то рыбачил ночью и вдруг услышал из леса некий шум, поначалу принял его за лесного духа, а потом заметил, как по берегу ходит что-то «черное, здоровенное»: