Заповедная Россия. Прогулки по русскому лесу XIX века

Я знаю, чего ждет читатель от корреспондента из голодных местностей <…> сгущенной яркой картины, которая сразу заставила бы его, городского жителя, пережить и перечувствовать весь ужас голода, растворила бы его сердце, заставила бы раскрыться его кошелек… <…> Я знаю, что, прочитывая мои листки, читатель будет, пожалуй, не раз спрашивать с таким же удивлением: а где же голод? голод, который должен потрясти, ошеломить, вывернуть человека наизнанку? «Голод, это – когда матери пожирают своих детей», – писал еще недавно один господин. <…> Нужно наконец научиться признавать и видеть народное горе и бедствие там, где ни одна мать не съела еще своего ребенка… <…> Голод подкрадывался к нам среди этого зноя и дыма, среди этой засухи; он был у нас, ходил по деревням уже два года, но мы его не замечали, потому что еще ни одна мать не съела своих детей [Короленко 1953–1956, 9: 101–102].

Этот отрывок сигнализирует о все четче осознаваемой автором писательской задаче открывать читателям глаза на реальность, а также о трезвом понимании важности, как для личности, так и в общественном смысле, правильного отображения мира. Как заставить людей увидеть катастрофу, если она выглядит не так, как они ожидают?

Психология восприятия и своего рода этика взгляда имеют также ключевое значение для рассказа Короленко о старообрядческих общинах. Старая вера, как ее изображает Короленко, жаждет видеть сквозь материальный мир или через его границы, видеть какую-то иную реальность: праведный мир открыт только избранным, это «другой мир», существующий параллельно нашему, словно реальный мир не имеет никакого значения, будто он лишь обманка, иллюзия. Короленко напоминает нам о далеком от феноменологии аспекте китежского мифа и староверства.