Заповедная Россия. Прогулки по русскому лесу XIX века

Предпоследняя глава очерка Короленко посвящена его знакомству с охотником Аксеном, медвежатником, который сначала проплывает мимо них, а затем приветствует писателя с племянниками с берега, где они затем окажутся у одного костра и за беседой. Аксен – еще одна ключевая фигура для истории Короленко: он призван представлять здесь некое усредненное крестьянское мнение относительно леса, в противовес точке зрения польского лесника Казимира Казимировича, которого Короленко повстречал несколькими днями ранее. Погруженный в свои мысли у костра, писатель вспоминает Казимира Казимировича и его лес, который является образцом рационального лесопользования в плане порядка и организации. Они с поляком стояли на бельведере домика лесника и оглядывали лес: перед ними открывался пейзаж, состоящий чуть ли не из геометрических линий.

Он устроил себе прелестное, уютное гнездышко в своем казенном домике… Домик этот стоит на конце села, на круче. Отсюда видна река, луга за рекой, за лугами леса и леса… Светло-зеленые, темные, синие, фиолетовые на дальнем горизонте – они стелются вдаль, скрывая в себе излучины Керженца… Кой-где уверенно прорезали их прямые просеки, правильные рубки легли ровными площадками, молодые поросли, точно подстриженные, плотно примкнули к высокому старому лесу… И когда с бельведера я смотрел на все это, домик лесничего казался мне центром, откуда исходит и куда стремится весь этот порядок, заметно проложивший свои следы среди первобытного хаоса лесов [Короленко 1953–1956, 3: 188].

Аксен, со своей стороны, в эту рациональную картину мира не вписывается: нововведения государства вредят его бортничеству, и он жалуется Короленко с горечью и иронией на сложившуюся ситуацию, когда нельзя ни медведя повалить, ни липу, не посоветовавшись предварительно с чиновниками. Аксен – типичный мужик, чье отношение к лесу удручает Казимира: он срубит полувековой дуб ради желудей, обдерет сотню стволов ради лыка и выжжет сотню гектаров леса, чтобы очистить себе небольшую делянку. С бельведера, этой открытой галереи, позволяющей, как пишут в словарях, обозревать окрестности, его хозяин с Короленко сверху оглядывают лес. Их взору предстает «государственная собственность» (как говорит Казимир) или «лесная собственность», которая приведена в «порядок, заметно проложивший свои следы среди первобытного хаоса лесов» [Короленко 1953–1956, 3: 188].

Наблюдаемые здесь Короленко расхождения во взглядах имеют большое значение, а последствия этих расхождений огромны. Он описывает различия в культуре, темпераменте и языке – различия, которые не могут не сказываться на состоянии самого леса. Аксен олицетворяет глубоко укоренившийся крестьянский взгляд и подход к лесам, Казимир же символизирует современность, порядок и чуть ли не окультуривание леса. При написании этих страниц Короленко наверняка вспоминал Лесной закон 1888 года, вышедший всего двумя годами ранее. Как обсуждалось в третьей главе, это «Положение о сбережении лесов» установило нормативы вырубки с целью сдержать начатое после освобождения крестьянства истребление лесов. Закон появился как результат попытки группы просвещенных специалистами и землевладельцами общественных деятелей обосновать принципы государственного контроля над ресурсами, получившими титул «нашего национального достояния» [Bonhomme 2005: 51, 54]. Но где-то ниже этого «бельведера» государственных деятелей и специалистов, с его прекрасным видом на окрестности, лежит целая пропасть, разделяющая мечты о рациональном лесопользовании и взгляды крестьянства, которое верит, что леса – это дар Божий. И в ходе этих путаных бесед Короленко оказывается заброшен прямо в центр этой дискурсивной пропасти. После сумбурного и даже раздосадовавшего его разговора с Аксеном Короленко вновь поразился взглядам поляка-лесника на рациональное лесоустройство.