– И кто же будет заниматься этим, миледи? Что вы предлагаете?
– Я назначу вашего преемника. Вы не будете прислуживать мне и стоять позади моего кресла.
– Буду. Ведь я по-прежнему дворцовый распорядитель моей королевы, миледи.
– Я не согласна и не одобряю этого. – Я чувствовала, что проигрываю спор, но не видела способа преодолеть его упрямство.
– Вам и не нужно этого делать. Вот как будет в дальнейшем: я не сяду за один стол со своей женой, пока мой статус супруга находится под сомнением.
Тут решил вмешаться отец Бенедикт, стоявший неподалеку.
– Господин Оуэн, нет никаких сомнений в том, что ваш брак является законным.
Я махнула рукой, приказывая ему замолчать. Это касалось только нас с Оуэном.
– Вот видите – нет никаких сомнений, – сказала я.
– У вас – нет. Сомнений нет у
Не позволяя себе растрогаться из-за того, что муж при всех назвал меня возлюбленной, я послушалась его и вдруг поняла, что мы – Оуэн и я – находимся в центре всеобщего внимания и все вокруг замерли. Я посмотрела на тех, кто сидел за моим столом, на тех, кто ждал моей реакции. На своих придворных дам и духовника. Зрители были полны любопытства, заинтригованы; я читала на их лицах разные чувства: откровенный интерес – кто победит в этом столкновении характеров; легкую жалость ко мне из-за конфликта, который я по наивности затеяла; тень неодобрения по поводу недостойной перепалки между госпожой и слугой. И даже зависть в глазах женщин, явно неравнодушных к чарам Оуэна. Но все как один ждали, что я скажу дальше.
Я с ужасом взглянула на Оуэна.
– Итак, миледи?
Голос его звучал резко, но глаза были полны сочувствия к моему смятению. И я отступила, признав поражение в этой битве. Воля у Оуэна оказалась сильнее моей, а показывать публично наши разногласия в первый же день супружеской жизни было, конечно, отвратительно.
– Хорошо. Но знайте – мне это не нравится.
Оуэн поклонился, сдержанно и официально, как и положено образцовому слуге.
– Соблаговолите ли дать разрешение подавать на стол, миледи?
– Да, – кивнула я.
Я опустилась снова в кресло; лицо мое горело.
А что же Оуэн? Он продолжал руководить слугами, разносившими блюда с мясом и хлебом, как будто все было как обычно и ничего особенного не произошло. Я не могла припомнить более молчаливой трапезы, во время которой Оуэн, ставший моим мужем менее суток назад, все время простоял за спинкой моего кресла.
Никогда еще слуги не двигались с такой скоростью. Никогда еще нас не обслуживали так быстро. Никогда еще хлеб и эль не поглощались с таким аппетитом. Обычной болтовни почти не было, а если кто-то и говорил, то осторожным шепотом. Любопытные переводили взгляды с меня на Оуэна и обратно. Я пыталась поддерживать светскую беседу с Беатрис и отцом Бенедиктом, но потом не могла бы вспомнить, о чем именно мы говорили.
Когда напряженная атмосфера стала для меня невыносимой, я просто поднялась и без всяких извинений вышла из зала. А Оуэн остался – проследить за тем, чтобы остатки еды были розданы беднякам.
Я ожидала мужа в своей комнате, зная, что он обязательно придет. А если бы он не пришел, я бы за ним послала. Все шло не так, как должно было бы. Когда Оуэн тихо открыл мою дверь, я была уже в ярости.
– Как вы могли так со мной поступить? – бросила я, едва он успел закрыть дверь за поспешно удалившейся Гилье.
Я редко распалялась так сильно, но столь открытое противостояние в присутствии посторонних шокировало меня, а его несгибаемая бескомпромиссность вызвала приступ несвойственной мне злости. Я не допущу ни его, ни своего унижения. Я не потерплю этого! Как он мог сделать меня предметом всеобщего любопытства, когда мы с ним впервые должны были сидеть за столом вместе?
– Как вы посмели представить наш брак в подобном свете? – требовательным тоном спросила я.
Оуэн остановился у выхода, скрестив руки на груди; в его позе не было и намека на подобострастность слуги. Я же тем временем продолжала обличительную речь, пропитанную праведным гневом.
– Вам что, нечего мне сказать? – возмутилась я, с удивлением заметив, что мои руки сжаты в кулаки. И сжала их еще сильнее. – Час назад вы за словом в карман не лезли. И теперь о случившемся будут болтать все без исключения, отсюда до Вестминстера и даже дальше.
Оуэн медленно пересек комнату, не сводя глаз с моего лица.
– Это что, наша первая ссора,
Впрочем, в его взгляде не было даже намека на мягкость.
– Да! И не называйте меня так! Особенно на публике.
– А как же мне вас называть? Что это должно быть за обращение?
Я проигнорировала его слова. Как и горечь, сквозившую в этом невинном вопросе, словно, выйдя замуж за Оуэна, получила право его унижать.
– Вы намерены и впредь стоять позади моего кресла во время трапезы? – раздраженно спросила я.
– Да. Именно так.
– Неужели ваша гордость безмерна? Она настолько велика, что вы не можете смириться со своим новым статусом после женитьбы на мне?
– Нет, – тихо ответил Оуэн. – Моя гордость не безмерна. Зато велика забота о вас.