– Тебя зовут Генрих, – сообщила я младенцу. – Так пожелал твой отец. Когда он узнал о твоем рождении, его сердце наполнилось радостью. – Мне почему-то казалось, что мой сын еще слишком маленький, чтобы именоваться Генрихом. – Чтобы различать вас, мы будем звать тебя Юным Генрихом, – сказала я ему.
Ребенок заерзал в пеленках, и я положила его себе на колени. В чертах его лица, остававшихся мягкими, податливыми и какими-то размытыми, я не находила ничего ни от Плантагенетов, ни от Валуа: глаза были бледно-голубыми, а волосы напоминали тончайший пушок. Голова, лежавшая на моей руке, была тяжелой и теплой; казалось, малыш слегка хмурится, как будто не может рассмотреть, кто держит его на руках. Он захныкал.
– Я возьму его, миледи. – Помня о моей неопытности, госпожа Уоринг озабоченно нависла надо мной, но я покачала головой и прижала ребенка к груди. – Не годится вам самой с ним нянчиться.
– Да. Пока что рано.
Хныканье постепенно сменилось тихим сопением, и младенец уснул. Ему было две недели от роду, он был крошечным, и я чувствовала, как мое сердце трепещет от неуемного желания защитить его от бед.
– Ты мой, – шепнула я ему, когда госпожа Уоринг отошла в сторону. – Сегодня ты только мой.
Я прекрасно знала, что мое право собственности на сына носит временный характер. Уже очень скоро, в следующем году, у него появится собственный двор, с няньками и слугами, которые будут отвечать за удовлетворение всех его нужд; и, возможно, он даже будет жить вдали от меня, в отдельном королевском замке, если так пожелает король. О таком варианте мне тоже было известно заранее.
Этого малыша будут воспитывать как наследника престола, сына своего отца, будут учить чтению, письму и военному делу. Король купит ему детский комплект доспехов и маленький меч, и наш кроха научится скакать на лошади.
Я улыбнулась такой славной перспективе, но моя улыбка скоро погасла. Мне предстояло довольно быстро его потерять, но сейчас он был моим; он полностью зависел от меня, был моим сыном так же, как и сыном Генриха, и любовь к этому крошечному созданию переполняла меня. Я думала, что он ни для кого не будет столь драгоценен, как для меня сейчас, пока жизнь нас еще не разделила. Хотя этот малыш был рожден в Виндзоре, я не сомневалась, что его ждет ослепительно блистательное будущее.
– Ты никогда не будешь страдать от голода, страха или пренебрежительного отношения, – в довершение сказала я сыну.
Я поцеловала его в лоб, в то место, где встречались его тоненькие брови, и тут внезапно вспомнила, что Генрих ни разу не поинтересовался моим самочувствием.
Мы провели торжественную мессу, как и распорядился мой муж, в Виндзорском замке, в великолепной часовне Святого Георгия. Двор шумно отпраздновал Рождество Христово, наступление нового года, а затем и Богоявление; и король, и королева на этих пирах отсутствовали.
Генрих по-прежнему находился под Мо, увязнув в осаде гарнизона моего брата, а я не покидала своих покоев, поскольку должна была еще пройти очистительный церковный обряд, прежде чем вновь появиться на публике. Малыш Генрих рос не по дням, а по часам.
Алиса заботилась обо мне, а госпожа Уоринг уже утомила всех своими сравнениями отца и сына и рассказами о том, как король Генрих еще ребенком научился петь и танцевать с бесподобной грацией. Я жалела, что ни разу не видела, как мой муж танцует или поет. Но у нас с ним еще было на это время. Рождение Юного Генриха подарило мне оптимизм – новое для меня чувство.
Я тщательно планировала обряд своего очищения и в ожидании освобождения от затворничества написала Генриху письмо.
По форме это была не совсем просьба, но я думала, что тут и так все предельно ясно. То же самое можно было сказать и об ответе Генриха.
Дальше я уже не читала – впрочем, там до его подписи и читать-то было особо нечего.
– Чем он сейчас занят? – раздраженно спросила я, не в силах скрыть досаду.