Она убежала, а я вдруг испытала несколько болезненных уколов досады на саму себя: в первую очередь из-за того, что пребываю в угнетенном настроении, но главное – оттого что приезд гостя, в общем-то, должен был доставить мне удовольствие, а я даже не поднялась с кресла. Но я все-таки должна встать… Я положила на крышку сундука лютню, струны которой до этого лениво перебирала, и, поднатужившись, придала своим губам форму улыбки, которая, как я надеялась, выглядела гостеприимной.
Разве не замечательно будет снова увидеться с Яковом? Я не ожидала, что он станет лезть из кожи вон, стараясь мне угодить, как это было в первые недели после смерти Генриха: шотландскому королю необходимо жить своей жизнью, даже если она проходит в усеченном виде, с ограничениями, во враждебном окружении и под пристальным надзором. Я должна встретить его радушно. А вот и он – чуть дрожащие на ходу кудри спадают на плечи, темные глаза блестят довольно и радостно; а рядом, едва не повисая на его руке, торопится Джоан – раскрасневшаяся, возбужденная, сияющая ни с чем не сравнимой юной красотой. Без сомнения, она не обратила внимания на мои слова. Не успела я бросить на нее хмурый предостерегающий взгляд, как из коридора послышался громкий шум оживленной беседы и в мою комнату ворвалась группа молодых людей. В их присутствии мои придворные дамы просияли так, будто разом зажглись две дюжины свечей.
Я растерянно заморгала. Поскольку не привыкла к столь бурному проявлению веселья и полному отсутствию куртуазных условностей – я выросла совсем в другой обстановке. Энергия просто выплескивалась из молодых людей наружу и, отражаясь от этих строгих стен, звенела где-то вверху, под балками крыши; гости напоминали неутомимых беззаботных щенков, способных радоваться без всякой причины. Разгоряченные лица, громкие уверенные голоса, одежды яркие и модные, что сразу же бросалось в глаза, – все это в нашей унылой атмосфере было, как глоток свежего морозного воздуха, который должен был пробудить нас от затянувшейся зимней спячки. Казалось, тяжелые портьеры, отделявшие мои покои от внешнего мира и поглощавшие посторонние звуки, вдруг резко распахнулись.
Тем временем Яков, широко шагая, подошел ко мне и, остановившись, не стал терять время на официальные приветствия, предусмотренные дворцовым этикетом, а восторженным жестом развел в стороны поднятые руки.
– Обо всем договорено! Они согласились!
– О чем договорено? – Мои разбегающиеся мысли упрямо отказывались выстраиваться в логическую цепочку.
– Екатерина! – Яков схватил меня за руки и поцеловал кончики пальцев. – Как вы можете этого не знать? Неужели вы настолько изолированы от внешнего мира? Или же нарочно не замечаете, что происходит за этими стенами?
– Полагаю – второе, – виновато улыбнулась я.
– Не беда! Я здесь для того, чтобы сообщить вам об этом лично. Так вот: они наконец-то пришли к соглашению!
Лицо Якова сияло, и моя растерянная натужная улыбка в конце концов превратилась в настоящую и радостную, когда я поняла, что он имеет в виду.
– О Яков! Я так рада за вас! Насколько я понимаю, вас наконец освободят.
– Да! Свобода! Слава Богу! – В порыве восторга он, словно в танце, обхватил меня за талию и, повернув вокруг себя, поставил на место. – Я лично посещал все эти длиннющие, нуднейшие, невыносимо глупые переговоры между многоречивыми, но весьма влиятельными уполномоченными представителями со стороны Шотландии и Англии – и приехал сюда, чтобы сообщить вам об этом первой, потому что знаю: вы желаете мне добра.
– Так расскажите же мне об этом подробнее, – попросила я, потому что именно этого и хотел Яков, и сделала знак принести вина.
Восторг шотландского короля был заразительным – он сумел расшевелить даже мои чувства, загнанные унынием в мрачные глубины души. Взяв Якова под руку, я подвела его к камину и усадила на выложенную подушками скамью.
– Я изводил их своей неутомимостью, разъезжая из Понтефракта в Йорк и обратно, пока, клянусь Богом, им просто не надоело до невозможности смотреть на мою несчастную физиономию. И в конце концов они объявили, что я свободен и могу возвращаться в Шотландию!
Яков время от времени нервно приглаживал свои непокорные волосы; он был возбужден столь будоражащей новостью, и ему едва удавалось усидеть на месте. Королю Шотландии было двадцать девять лет, пятнадцать из которых он провел в условиях «щадящего» плена. Я прекрасно понимала, что он чувствует: как будто дверца птичьей клетки распахнулась и веселый певун-зяблик выпорхнул на свободу.
Я подумала, что и мне хотелось бы так же вылететь на свободу. Но не возвращаться во Францию – туда меня как раз не тянуло, – а просто жить своей жизнью, без каких-либо ограничений, по собственному усмотрению.
– Они, конечно, заставят меня заплатить, – продолжал Яков, пока я рассматривала группу молодых людей, его компаньонов: те непринужденно угощались вином в дальнем конце комнаты, наслаждаясь вниманием моих придворных дам.