Запретная любовь

Покидая деревню, Алексеев зашел на кладбище, постоял возле могилы матери. На сколько он уходит из родного села и вернется ли сюда?

Хорошев ждал его у устья старицы:

– Садись. Ты на корму, чтоб разговаривать было удобнее, а рюкзак сюда. Отгребем на середину, там и течение сильнее и от чужих глаз подальше.

– Дай я погребу, тебе еще обратно добираться.

– Отдыхай. Хотел спросить. Те, которые вам помогли, они знают, что вы в бегах?

– Конечно. Марта сразу им рассказала, я то без памяти лежал.

– И вот, скажи, на кой хрен им из-за вас рисковать? На хрен вы им сдались? А тут Кузаков, свой, деревенский, на Николая поклеп возвел, видел, мол, как он с той стороны лодку по льду тащил, а рядом ты шел. А ведь тоже человек. Или зять моего брата. Фашист! Откуда такие появляются? Знаешь, скажу честно, раньше я людей не любил, за их… ну, понимаешь. Может, потому, что у самого жизнь не сложилась – ни жены ни детей, в армию не взяли. Вроде как не человек. Не знаю. Но, бывало, посмотрю кино, люди как люди. А у нас? Иногда встречу кого, так хотелось двинуть по морде. А тут еще немцев привезли, дали бы автомат, перестрелял бы всех, не пожалел. Честное слово! А как вокруг тебя вся эта заваруха началась, по иному стал на людей смотреть. Да и о себе тоже стал думать иначе. Не совсем я никчемный человек, не зря говорят, где родился, там и пригодился. Получается, если себя уважаешь, то и других будешь. Может, я непонятно говорю, не теми словами?

– Да все правильно ты говоришь.

– Смотри, быстро мы, уже Красная. Я тебя за Турумту увезу. Я вот что подумал, может, Марте вернуться, не всю же жизнь ей в бегах быть. Да и ребенок. Отсидит, а потом все, живи, как прежде, спецпереселенкой.

– Пока я числюсь опасным преступником, ее могут осудить как сообщницу, а это лет двадцать. Сначала я должен съездить в Якутск, доказать свою невиновность.

– Понятно. Сын на кого похож, на тебя или Марту?

– На меня, – не стал говорить Алексеев, что еще не видел сына, – что-то есть и от Марты.

– У Николая Мария тоже ждет ребенка. Михаил, когда Николай женился, сказал – это даже хорошо, что на немке. Свежая кровь – меньше дураков будет.

– Как он?

– Укоротили ему век, лучше бы, говорит, на фронте погиб. Не знал, в какой стране живу. А мы знали? И сейчас не знаем. Вот недавно братьев Хабибулиных осудили, а может, их тоже ни за что? Страшно жить, когда никому не веришь. Спокойствия нет на душе…

Хорошев высадил Алексеева далеко за Турумтой:

– Тут уж точно тебя никто не увидит. Дай-ка подсоблю, такой рюкзак только на лошади возить. Ни пуха ни пера.

– К черту! – Алексеев остановился. – Усмановой Галине передай привет от меня и Марты. И большое спасибо. Не забудь.

– Передам, как не передать.

Это что же получается, глядел в след Алексееву Хорошев, выходит, не зря Усманову на допрос водили. Она парик для Гани из клуба прихватила. А ведь как ее пугали. Живет человек рядом, вроде все про него знаешь, ан нет. Вот и Ганя, всегда такой тихий, никогда не закричит и телосложением особо не вышел, а не сломался. Да и мы тоже мужики ничего, похвалил себя Хорошев.

Добрым словом не раз помянул его Алексеев, пока добирался до места. Порой казалось, что он не донесет рюкзак, приходилось часто отдыхать. А когда на той стороне реки показался домик бакенщика, прямо с рюкзаком повалился на зем– лю. И долго лежал, прежде чем разжечь костры…

Бакенщик, укладывая рюкзак в лодку, удивленно глянул на Алексеева:

– Как ты такую тяжесть донес?

– Привычка. С малых лет с дядей на охоту ходил.

– А у меня хорошая новость, вчера ездили с Софьей Власовной в магазин, встретили Ульяну. Мальчик ваш здоров.

– Спасибо! Это, действительно, хорошая новость.

Марту увидел издалека, рядом с ней сидел Боцман. Не успели подойти к берегу, Марта крикнула:

– Как мама?

– Хорошо. Они с Марией пирожков с картошкой тебе напекли. Мария с Николаем у нее живут.

– Нет-нет, воспротивился бакенщик, когда Алексеев взялся за рюкзак. – Понесем вдвоем.

Уже в доме Алексеев доверил Марте заняться содержимым рюкзака, которое до конца не знал сам. Кроме одежды и обуви, Марта достала банки консервов, сахара, плитки чая, мешочек муки, бутылку растительного масла, табак для Китаева…

– Вы принесли с собой целый склад. Давайте, это пока оставим, Гавриил Семенович едва сидит. Будем пить чай.

Алексеев снял с пояса два ножа, протянул Китаеву:

– Один вам, другой Харлампию.

– Спасибо! – вынув нож из ножен, Китаев пальцем проверил лезвие. – Вот это подарок! И за табак спасибо!

– И еще, – Алексеев достал из кармана деньги. – Вот, мужики собрали.

– Половину отдадим Прокопьевым, мы с Софьей Власовной уже думали об этом.

– Садитесь же. Игнат, может в честь удачного возвращения?

– Это обязательно.

Алексеев так устал, что делал все машинально, что-то пил, что-то ел, отвечал на вопросы…

Плохо помнил, как добрался до барака. Не слышал, как Марта разула его, раздела, переменила бинты. Затем легла рядом и, обняв, долго прислушивалась к его дыханию.