Аскера поместили в той же комнате, в которой он спал до своего отъезда в Паорелу. Теперь он уже не был таким уставшим, как тогда, и занялся приготовлениями к ночлегу с большей тщательностью. Внимательно оглядев широкие окна и щели под дверями, он сокрушенно покачал головой. Даже если бы он залез под кровать, все равно синий свет медитации был бы заметен, а на свете мало чего найдется хуже неудовлетворенного любопытства. Но обходиться без медитаций Аскер не мог: кто знает, когда ему могли понадобиться его способности. Поэтому он пошел к Моори и сказал:
— Эрл, найди мне большой ящик или сундук.
Моори, как раз вылезавший из сапог, недоуменно воззрился на Аскера и запрыгал на одной ноге, держась за пятку сапога другой ноги.
— Зачем тебе ящик, Лио? Уже ночь на дворе, какие ящики?
— Эрл, я тебя умоляю, найди мне ящик. Он не должен пропускать света, понимаешь?
Моори хлопнул себя по лбу, натянул сапог обратно и пошел искать ящик. Через четверть часа он вернулся с двумя солдатами, которые несли внушительных размеров сундук, обитый железом.
— Сюда заносите, — скомандовал Моори солдатам, распахивая перед ними дверь Аскеровой комнаты.
— У интенданта одолжил, — сообщил он. — Они привезли в таких ящиках мечи.
— Гроб, ей-богу, — сказал Аскер, с трудом приподнимая тяжелую крышку сундука и заглядывая внутрь.
— Главное, чтобы размер был подходящий, — усмехнулся Моори, столкнув Аскера в сундук. — Желаю приятно провести время, только не забудь вернуться с того света на этот.
— Об этом не беспокойся, — ответил Аскер, смеясь. — Спокойной ночи.
Моори ушел, прикрыв за собой дверь. Аскер плотно закрыл крышку сундука и скрутился внутри калачиком. Поза для медитации была неподходящей, но разве это могло ему помешать?
Глава 38
Затея с посольством и подкупом сайрольских князей потерпела полный крах. Это стало ясно, когда на камни Гизенского моста упала стрела с отрезанными ушами глав делегаций и запиской следующего содержания:
«
— И особенно подземные… — пробормотал Сфалион, вертя в руках страшное послание. — Это означает, что они обратились за помощью к Ранатре и намерены пользоваться этой помощью в дальнейшем. Нур Пресветлый, покровитель всех, кто не боится дневного света и выходит в чистое поле с честным мечом в руках, помоги нам!
Степь дрожала от копыт вражеских всадников. Сайрольцы, предки которых, как гласило предание, рождались на спинах берке и выкармливались молоком кобылиц, — сайрольцы неслись в атаку с дикими воплями, держа мечи наголо. Эсторейские и гедрайнские всадники сдерживали их, но они накатывались вновь и вновь, распаляя себя звериными криками и разя противника так, как получалось, — в спину, так в спину. Их было больше, и одни отряды приходили на смену другим, заступая их место.
— И так изо дня в день, — сказал Сфалион подошедшему Аскеру, — изо дня в день. Я вынужден смотреть, как наши войска тают, а они вырастают из земли, как трава, и их бесчисленное множество. Почему они не приняли деньги?
— Либо им заплатили больше, в чем я сильно сомневаюсь, — сказал Аскер, — либо дело совсем не в деньгах.
— А в чем же? В колдовстве?
— А что, если да? Рисгеир сам нам намекнул, что он отдает предпочтение подземным карам.
— Что же нам в таком случае делать? Против колдовства мечи и копья, как известно, бессильны.
— Против колдовства нужно колдовство, — сказала Терайн, которая только что подошла, но слышала конец разговора. — Колдовство или что-то, столь же сильное.
Она вопросительно посмотрела на Аскера. Но он молчал, глядя на развернувшееся за Ривалоном сражение и словно не видя его.
— Аскер, — сказала Терайн ему в ухо, — неужели вы так и будете стоять и смотреть, как наше войско погибает под напором численно превосходящего противника, который не внемлет доводам разума и глух даже к звону золотых монет?
Аскер обернулся, глядя ей в глаза горящим взглядом.
— Что вы предлагаете, Терайн? Хотите, я проберусь во вражеский стан и убью короля Рисгеира? Войне конец, и все довольны!
— Вы знаете,
Аскер быстро зажал ей рот.
— Молчите, Терайн, — прошипел он. — Думаете, мне легко?
И, прежде чем Терайн успела что-либо сказать, он развернулся и ушел в штаб.
Через четверть часа легкокрылый гаэр уже летел на запад, неся на своей спине всего четыре слова:
«