Заря над Скаргиаром

«Глубокоуважаемый первый советник Аргелена господин Рамас Эргереб!

Вот уже три недели наша армия осаждает Болор. До сегодняшнего дня мы надеялись переправиться через Гизенский мост в ближайшем будущем, считая это только вопросом времени. Сегодня эти надежды рухнули.

Эстеане применили против нас оружие, равного которому ни я, ни кто-либо из моих приближенных не видели. Подобное ему, возможно, находится в вашей крепости Гарет на берегу Гуаранского пролива, но ни мощность его, ни дальность не известны нам достоверно, и только по слухам мы имеем о нем некоторое представление.

То же оружие, действие которого нам довелось повидать, поразило наше воображение и изрядную часть нашего войска. Оно стреляет лучом света, который простирается на несколько гин и сжигает все, что встречает на своем пути. Жар от этого луча во мгновение ока превращает и воинов, и берке, и одежду, и латы, и их оружие лишь в кучу пепла, столь легкого, что ветер разносит его по степи в несколько часов.

Мои воины в смятении. Они перестали верить в силу своих мечей и копий, которые стали бессильны против дьявольского оружия. Нет сомнений, что эстеане, совершив такой подлый ход, уже заранее празднуют победу.

Ни одно сердце в Скаргиаре не может равнодушно смотреть на это!

Я, король Рисгеир, обращаюсь к вам, господин Эргереб, с просьбой признать мирный договор с Эстореей от двадцатого кутастеф недействительным и открыть у нее на западе второй фронт. Эсторея, зажатая с двух сторон, не сможет сопротивляться, даже имея в своем распоряжении это чудовищное оружие.

Жду вашего ответа и надеюсь на вашу поддержку.

Король Рисгеир Истилис»

.

Запечатав письмо и надписав адрес, король кликнул слугу и приказал ему отослать письмо.

Как мы видим, в нем ни слова не было сказано о том, что Рисгеир пытался завладеть тайным оружием эстеан и что затея провалилась.

Эстеане и гедры спокойно расхаживали взад-вперед по Гизенскому мосту, купались в Ривалоне, мыли берке ввиду позиций врага, демонстрируя ему надежность своей защиты. С лиц воинов исчезло выражение суровой озабоченности: они беспечно улыбались, поглядывая на восток, и время от времени какой-нибудь остряк выкрикивал по адресу буистанцев и сайрольцев заковыристые оскорбления, вроде:

— Чует мой нос, дымком потянуло. Сегодня у степнячков на ужин преотличное жаркое!

— Приятного аппетита, господа! — подхватывали другие. — Смотрите только, как бы не обжечься!

Солдаты от души хохотали над каждой шуткой, независимо от того, была она смешной или нет, — главное, она была к месту. Все в армии, начиная со Сфалиона и заканчивая ездовыми, радовались этой победе, как чуду. Впрочем, она и была чудом: ведь чудо — это то, чего никто не ждет.

В Паорелу полетели письма, полные напыщенных сравнений и хвалебных слов новообретенному оружию. Его достоинства расписывались в самых ярких красках, тут же приводились заманчивые перспективы его использования и дальнейшие планы развития событий. Сфалион настрочил королю подробнейший отчет о происшедшем, от избытка чувств даже примостив туда строфу о Лагреаде.

После того, как Аскер сказал, что его оружие называется Лагреад, а Моори привел уже упоминавшиеся пять строк, их стали напевать все. Если какой-нибудь солдат, направляясь к реке с пустым ведром, насвистывал себе под нос песенку, то можно было не сомневаться, какие в этой песенке слова: