Защитник

– Кстати, ты хорошо провела Новый год? – спрашивает Саймон, надевая шапку, которую достает из кармана куртки.

Эбба мгновение медлит с ответом, гадая, знает ли он что-нибудь о ее ночном госте. Но как он мог о нем узнать? – Я была дома и отдыхала, – говорит она, снова нажимает на экран, ругаясь на плохой сигнал. – Итак, Джорджио Моретти, похоже, проявляет какое-то особенное упрямство в отношении своих детей. Он не отводит Дугласа на прием к детскому психиатру, а Николасу не хотел помогать нанять адвоката. Интересно, из-за чего это происходит.

– Гм… – говорит Саймон, подойдя к Эббе слишком уж близко. – Значит, в Новый год ты была совсем одна?

Эбба вдыхает холодный воздух. Что же он все никак не отстанет?

– Да, только я и Эйнштейн.

Она сосредоточивается на результатах поиска, которые наконец появляются на экране, ей совсем не хочется вспоминать, как она проснулась в постели с парнем, имени которого даже не знает. Эбба замечает, что Саймон пристально изучает ее, и она еще больше склоняет голову. Неужели по ней все видно?

– Вот она, – говорит Эбба. – Школа Торсвик.

– Кто классный руководитель?

– Такой информации здесь нет. Вижу какой-то репортаж о дне легкой атлетики, когда Дуглас занял второе место в забеге на двести метров, но я прочитаю больше, когда сяду в машину. Я скоро насмерть замерзну.

– Слушай. – Саймон хватает ее за куртку, заставляет остановиться и встретиться с ним взглядом. – Между нами все в порядке?

– А почему должно быть не в порядке?

Саймон отпускает ее, кладет руки на затылок:

– Ты должна знать, что Хелльберг все время меня контролирует и постоянно спрашивает, чем я занимаюсь. – Ты расследуешь убийство.

– И все?

– Разве этого не достаточно? Я думала, что полиция именно этим и занимается.

Саймон фыркает и опускает руки:

– Хорошо, я сдаюсь. Сейчас мы найдем этого классного руководителя, и мне нужно возвращаться в отделение.

Он поворачивается, отходит к «вольво», открывает водительскую дверь и смотрит на Эббу, прежде чем сесть в машину:

– Созвонимся, когда что-то найдем. А ты отдохни там с фляжкой, которая у тебя в бардачке. Помни, что я полицейский. – С этими словами он захлопывает дверцу, запускает двигатель и выезжает с парковки.

Что это было? Эбба идет к своей машине и залезает внутрь. Включает печку посильнее и дует на заледеневшие пальцы, глядя на бардачок, как будто это он так ее задел. Жажда ощущается всем телом. Во время разговора с Мартином Лундом Эбба представляла, что вот-вот поедет в винный магазин и сделает целебный глоток сразу, как только купит выпивку. Совсем маленький глоточек, чтобы это было незаметно, если она нарвется на полицию.

Но теперь Саймон все испортил, это из-за него она мучается угрызениями совести. Тиран проклятый!

Глава тридцать девятая

Полчаса спустя в районе Хьортхаген их впускает в свою квартиру женщина лет шестидесяти. Ее зовут Моника Хаммаргрен, она классный руководитель Дугласа, и когда она говорит, то жестикулирует так, будто стоит у доски. Саймон связался с ней через директора школы, и даже хорошо, что они зашли, ведь она все равно была дома и прибиралась после Рождества. Они садятся за сосновый стол на кухне и, пока разговаривают о том ужасном происшествии со старшей сестрой Дугласа, Моника подает им кофе в чашках с синими краями и печенье на серебряном блюде. – Я звонила его матери несколько дней назад, чтобы узнать, как у него дела. Боже мой, как это должно быть ужасно для них всех.

Эбба согласно кивает.

– Много ли у Дугласа друзей? Хорошо ли он себя чувствует?

– Ну, он немного общается с одним мальчиком в классе. В остальном Дуглас довольно замкнутый, его трудно понять. Я обычно думаю, как ему очень повезло с футболом, потому что там ему приходится взаимодействовать в группе. Ведь его отец – тренер.

– Да, я знаю, – кивает Эбба.

«И еще я кое-что знаю», – этого она не говорит вслух, хотя ей и очень хочется.

– Мы подозреваем, что с Дугласом не все в порядке, думаем, что он наносит себе повреждения, его поведение деструктивно. Вам об этом что-нибудь известно?

Моника прикладывает руку к груди, нервно теребит кулон, который висит на тонкой золотой цепочке:

– Боже мой, нет. Если бы я о таком знала, то немедленно поговорила бы со школьным психологом. Когда это началось?

– Может, два года назад, но мы не знаем наверняка.

– Бедный ребенок. И теперь, наверное, лучше не станет после всего того, что произошло. Милая малышка Ясмина, мне никогда в это не поверить.

– Вы ее знали? – спрашивает Саймон и тянется за печеньем.

– О да, я ведь учила их с Николасом тоже, это было много лет назад, но я хорошо их помню.

– Вот как, а когда это было? – Саймон откусывает печенье.