Защитники прошлого

Люди мы были вовсе не добрые и, надо признаться, весьма странные. Перед ним стояли двое вооруженных до зубов и обросших щетиной мужчин в городской одежде и городских-же сапогах. Один из них говорил по-немецки и не знал ни слова ни по-русски, ни по-украински. Второй не знал немецкого, а его ломаный украинский страдал целой смесью акцентов, причем москальский явно превалировал. Кроме того, между собой они говорили на совсем уже непонятном языке. Две женщины выглядели не лучше. Обе в висящем на них мешком егерском камуфляже, который не падал лишь благодаря закатанным рукавам и до упора затянутым ремням, в болтающихся на их маленьких ножках мужских армейских ботинках с обмотками. Это великолепие дополняли налезающие им на глаза егерские кепи. Да, зрелище то еще. К тому же наши дамы были настолько непохожи друг на друга, что с них можно было писать иллюстрацию к Киплингу на тему "Запад и Восток".

Так кто мы будем? Я очень надеялся, что мы, по крайней мере – мы с Аней, будем теми же, кем и были – израильтянами из XXI-го века, а не заблудившимися в веках путешественниками. Вот только ума не приложу, кто нас будет вытаскивать отсюда, если Аня сейчас со мной "внизу", кто будет нашим Л-маяком? Наверное придется пробраться в Плётцин, найти в подвале эберхардовского дома Зеркало Отто Рана и "разбить" его. Надо будет посоветоваться с Анютой, ведь она это уже однажды проделала.

Ответа он от меня так и не дождался. Вместо этого я задал вопрос:

– Это Калиновка?

– Нет, это Корделевка, товарищ – хмуро сказал хозяин.

По всем канонам мне следовало ответить ему нечто вроде: "гусь свинье не товарищ" или "Адольф Гитлер тебе товарищ", но галицийские встречи научили меня не злоупотреблять стереотипами.

– Мы не красные – сказал я, но не заметил, чтобы это обрадовало полицая – Нам лишь надо провести здесь завтрашний день, а потом мы уйдем и больше не вернемся.

Хозяин не стал клясться в любви ни к Советской власти, ни к вільної України и лишь угрюмо молчал. Не спрашивая его разрешения, мы разместились в горнице, разделенной на две части фанерной перегородкой. За перегородкой Карстен и Двора, на полу – мы с Аней, а детей положили на лежанку печи. Натоплено в избе на славу и нам на полу не холодно, а уж детям на печи – просто рай. Хозяйка осталась в спальне, но за нее я спокоен – она от детей не убежит. А вот хозяина мы поместили в подпол, предварительно убедившись, что там нет оружия. На крышке подвала как раз и лежим мы с Аней, так что никуда он не денется. Дети – двое мальчишек-погодков недолго постреливали в нас темными глазами, но вскоре угомонились и заснули. А нам не спится. Мы уже все обсудили вечером за нехитрой трапезой предложенной нам закусившей губу хозяйкой. Но постепенно она немного оттаяла и даже добавила соленых огурцов и квашеной капусты к котелку вареной картошки. Аня все это время виновато смотрела на меня, но упреков так и не дождалась. При всем идиотизме ее интуитивного поступка, мне почему-то было спокойней именно теперь, когда она "внизу". Логики в этом не было никакой, но я уже привык доверять не чужой логике, а своей интуиции.

Можно было бы и уснуть, но мы невольно прислушиваемся к голосам на другом конце горницы. Они говорят шепотом, но сквозь фанерную перегородку все слышно, а уйти – некуда. Мы с Аней сгораем от стыда, слушая тихие, на грани разборчивости, слова:

– Не надо… пожалуйста.

– А так можно? А так?

– Зачем ты? Не надо… Фашист! Почему я так плохо стреляю! Надо было попасть тебе в сердце!

– Ты и попала прямо мне в сердце…

– Нацист! Эсэсовец! Антисемит! Ты все врешь… Ой! Тебе больно?

– Немножко…

– А здесь?

– Чуть-чуть…

– А здесь?

– М-м…

– А здесь?

Теперь слов не слышно, но слышно тяжелое дыхание и тихие, сдерживаемые стоны. Потом их сменяют всхлипывания. И снова тихие слова:

– Скажи, вы, нацисты, все такие? Только и мечтаете, что надругаться над бедной еврейской девушкой…

– За нацистов не скажу, за всех девушек тоже, а с тобой я только это и мечтаю делать до конца своей жизни.

– До ста двадцати лет?

– Все оставшиеся мне годы.

Карстен что-то не договаривает. Чем ему не понравились сто двадцать лет, этому историку? Какая здесь кроется таинственная историческая история? А тихий шепот продолжает растекаться по комнате.

– Что ты мне все время лепечешь какое-то вранье!

– Ты еще не знаешь как хорошо я могу врать!

– Тогда соври еще что-нибудь. Ну пожалуйста!

– Хорошо… Вот послушай… Далеко-далеко на юге есть маленькая страна. В этой стране живут евреи. Они очень разные: светлые и темные, худые и толстые, злые и добрые, богатые и бедные, храбрые и не очень. Но все они свободны… Вокруг полно злых врагов, но в той стране их никто не боится. Ведь у той страны есть храбрые и умелые бойцы, танки, самолеты и самая сильная армия.

– Ой, как ты хорошо врешь… Мы туда поедем? Ты и я?

– Да, только нас будет больше.

– Больше?

– Конечно… Мы же будем выполнять завет "плодитесь и размножайтесь", правда ведь?

– Зараза!

– Я тоже люблю тебя!

– Ты… ты правда любишь?

– Правда!

– Правда, правда?

– Клянусь!

– Тогда поцелуй… да не сюда, глупый… Ой! Да-а-а!