Защитники прошлого

И здесь же Двора потребовала ответов. Особенно ее интересовало то, откуда моя ненаглядная так загадочно свалилась на наши головы, да еще и в голом виде. Анюта благоразумно молчала, молчал и Карстен, предоставляя мне инициативу, но я тоже не знал, что сказать. Можно было бы, конечно, рассказать о том, как волна моего темного отчаяния передалась на семьдесят лет "вверх" и захлестнула Анюту. Можно было и рассказать, как моя единственная перестала думать и рассуждать и начала раздеваться, не глядя по сторонам. Она сбросила джинсы, прошитые такими крепкими синтетическими нитками и сняла блузку, в которой было слишком много вискозы. Трусики из полиэстера, которые так хорошо сидят на бедрах, тоже пришлось снять, а лифчик она никогда не носила. Представляю как ошалело смотрел на нее наш техник Томер. Рот у него был, наверное открыт в неимоверном удивлении, а из уголка рта текла слюна, как у Вещего Олега во время моего пророчества, и лишь затрещина от Виктора, несущегося к своему ноутбуку, вывела его из ступора. А мою Аню уже скрыла дверца шкафа. Потом были уговоры Эйтана, закушенная губа и, наконец, пожирающий реальность туман "Случайного Соединения". Наверное, ее успели предупредить, что можно попасть не в то время и не в то место, что Рои не уверен в правильности координат, что все это безумно опасно и до нельзя глупо. Но она только мотала головой, уверенная в том, что и время и место зависят только от нее, а вовсе не от хитрых настроек Рои. И она оказалась права, а у толстяка наверное опять сгорела вся электроника от мощнейшего выброса Л-энергии.

Так я ничего Дворе и не рассказал, а ее вопросы остались без ответа, но, как ни странно, она не настаивала и успокоилась. Аня подползла к ней и, пока солнце не село, они шептались на невообразимом суржике из польских, русских, полянских и украинских слов. До меня доносились лишь отдельные слова, но я знал, что моя любимая не раскроет перед ней никаких темпоральных секретов. Скорее всего они говорили о маленьких девочках с косичками, о пеленках, подгузниках и осеннем насморке, о том как глупы мужики и как хорошо что женщины умны, и о многом ином, таком, казалось бы, незначительном и все же таком важном и понятном только им, женщинам. О чем еще могут говорить две женщины в сыром, промозглом лесу посреди оккупированной фашистами Украины чтобы не было так смертельно страшно и тоскливо?

В деревню мы вошли в темноте и я порадовался, что в нашем мире уже не было Луны, которая могла бы предательски высветить нашу группу. А вот Месяц иногда проглядывал из-за туч, но светил по-зимнему скупо, не демаскируя нас. Мы вошли в первый же от опушки леса двор и постучались в хату. Где-то на задворках тихо скулила собака, но не лаяла: за два военных года ее отучили лаять недобрые люди.

– Кто там? – осторожно спросили из-за двери.

Как мы и договаривались, Карстен прокричал что-то по-немецки.

– Варте битте! – с жутким акцентом прозвучало из-за двери.

Наконец дверь открылась и Карстен немедленно направил фонарик на стоящего в проеме. От неожиданности тот закрыл глаза и мы смогли его рассмотреть. Это был грузный мужик лет сорока в черном мундире без пояса поверх белых подштанников на босых ногах. Лицо все в складках, заплыло, но гладко выбрито, наверное, чтобы не приняли за кацапа. Я невольно провел рукой по щетине на подбородке. Судя по старым фильмам, которые я успел быстренько просмотреть перед заброской, на нем была форма украинской вспомогательной полиции – шуцманшафта. Я втолкнул его внутрь и мы вошли, причем я заметил быстрый взгляд, который он бросил на висящую на стене винтовку. Подойти к ней и выдернуть затвор заняло у меня всего лишь пару секунд. В доме было две комнаты и я быстро прошел во вторую. Там меня встретили три пары глаз: одна женская и две детских. Быстро осмотрев комнату на предмет оружия я пробормотал: "Вибачте66!" и вернулся в горницу. Там я заметил что Аня сделала то, что не делала уже несколько лет: перекрестилась на темную икону в "красном" углу. Крестилась она так, как ее учили – двоеперстно и я увидел как хозяин с удивлением посмотрел на это. Теперь мы были для него "западенцы"-униаты, существа загадочные и опасные.

– Вот что, друзья – сказал я на иврите – Мы останемся здесь на ночь, а утром будем решать, что делать дальше. За хозяевами придется проследить, шуцману я не доверяю, не исключено, что у него еще где-нибудь припрятано оружие.

Двора и Карстен о чем-то зашептались по-немецки, причем Карстен говорил ей в ухо, а Двора жмурилась – наверное ей было щекотно. Думаю, что она не все поняла из моей речи и австриец ей переводил. Все это время хозяин усиленно моргал глазами, как будто никак не мог проснуться.

– Кто ж вы будете, люди добрые? – наконец спросил он.