Защитники прошлого

Интересно, чем он разорвал себе ухо? Но на выяснение подробностей не было времени, значительно важнее было то, как отнеслись на аэродроме к выстрелам. Они услышали три выстрела: один мне, один Карстену и один Дворе. Все правильно, надеюсь что у штурмбаннфюрера не возникло повода для беспокойства. Тем не менее, нам следовало как можно быстрее уходить. Но я не мог, на меня навалилась какая-то непонятная тоска. Все было зря, думал я, напрасно мы дрались за свою жизнь и напрасно победили. Мне удалось обмануть штурмбаннфюрера и мне удалось спасти Карстена и Двору, но все это было бесполезно. В ангаре под Калиновкой стоит проклятый аппарат зороастрийцев и инженеры Люфтваффе уже подбираются к секрету его конструкции. Рано или поздно они поймут этот секрет и в Рейхе найдется немало мерзавцев, способных поднять новые виманы силой своей ненависти. На низкой, очень низкой высоте, недоступные для зениток, прокрадутся они глубоко в советский тыл и зависнут над домами, школами и парками. А потом последует внезапный, подлый удар по женщинам и детям и глубокий тыл станет фронтом. Я помнил планы Шарканчи, ведь он тоже натаскивал своих монстров на детей и женщин. Да, это был все тот же план по уничтожению народа и неважно, кто пожирает детей, хищные птерозавры или пламя зажигательных бомб. Нет, победить им не удастся и танки с побурешими от грязи красными звездами все равно будут стоять на берегах Шпрее. Но благодаря нацистским виманам это случится на год или два позже и им удастся добавить к двадцати-двум миллионам еще миллион или два или несколько. А, самое главное, им удастся поднять такую волну ненависти, которая сметет всю Германию, а может быть и весь мир под сиреневые вспышки атомных бомб. Вот тогда-то у них и получится "хлопнуть дверью". Эта мысль свербила и давила на мозг, но сил уже не было. Тогда я позволил себе упасть на снег и закрыть глаза, чтобы не видеть ни этот снег, ни эти голые березы, ни эти низкие рваные тучи, не видеть ничего. Лежать на мягком снегу было хорошо и мне никто не мешал. В лесу царило безветрие, а Карстен и Двора мудро молчали. Так можно лежать вечно, подумал я. Пройдут года, за ними – десятилетия, век ХХ-й сменится на XXI-й и не нужно будет мне никакого канала: я добреду до дома пешком по оси времени. Вокруг меня что-то происходило, но меня это не касалось, я так и не открывал глаз.

Из этого блаженного состояния меня вывел знакомый голос…

Не ходите на Заворичи!

Сверкают сквозь туман полузабытых лет

Твои глаза незримым маяком

И я иду, бреду на этот ясный свет

По безвременью вечности пешком

– Лёв! Мне холодно!

…Эти слова заставили меня открыть глаза и вернуться к реальности. Реальность выглядела странно: с никогда доселе не испытанным удивлением я увидел на фоне черных осин обнаженную Анюту. Съежившись от холода, она мелко дрожала и ее светлая кожа стремительно синела на глазах, а россыпь веснушек на голых плечах исчезала в этой синеве. Карстен опомнился первым и накинул ей на плечи свое пальто. Только тогда я вышел, даже не вышел, а выскочил из ступора и бросился к ней. Мыслей не было, голова не работала и мозги, наверное, превратились в бессмысленное месиво, подобное остывшему гороховому супу в гитлеровском бункере. Я мог только крепко-прекрепко прижимать ее к себе, стремясь забрать терзающий ее холод и тупо повторять: "Как же ты? Что же ты?"

Умнее всех поступила Двора, бросившись снимать одежду с убитых эсэсовцев. Вероятно она знала не понаслышке, что раздевать мертвых надо пока их тела еще не закостенели. В серой эсэсовской шинели на голое тело Анюта еще долго не могла согреться. Сапоги ей тоже были велики, и, хотя мы намотали ей на ножки побольше портянок, я предпочел нести ее на руках, тем более что надо было как можно скорее покинуть это место. Никто из нас троих не видел ее появления, что было пожалуй и к лучшему. Особенно это касалось Дворы ведь именно она должна была быть поражена больше других и задавать миллион вопросов. Но она молчала, как будто ей уже все было ясно. Ни я, ни Карстен, тоже так ни о чем и не спросили мою ненаглядную. Итак, я нес Аню, а Карстен и Двора взяли по винтовке. Мне же достался пистолет старшего из эсэсовцев – такой-же "вальтер" как и у покинувшего нас штурмбаннфюрера.