Защитники прошлого

Аня еще не до конца отогрелась после вчерашнего стриптиза и шепнула мне на ухо: "А у нас там хамсин!" Признаться, я ее прекрасно понимал. Вот уже не думал, что буду скучать по удушающей жаре, вызывающей сонливость и непонятную тоску. К тому же в наших местах это желтое, колышущееся марево борется с влажным морским воздухом и в конце концов сдается и очищает горизонт. Здесь же властвовала предвесенняя слякоть и промозглость. Но и она скоро сменится звонкой весенней прозрачностью воздуха и запахом почек. Надеюсь, однако, что мы этого не увидим – вернемся раньше. Если вернемся, конечно, хотя ума не приложу как. Но почему хамсин? Ведь нас с Карстеном забрасывали зимой, задолго до весенних хамсинов. В вилле Юргена мы просидели пару дней, два дня в Польше, один в Галиции, еще одна ночь в поезде и одна на базе Люфтваффе. Это получается неделя, не больше, если не ошибаюсь. А сколько времени прошло дома? Вроде бы Рои объяснял, что при открытом канале время "наверху" и "внизу" течет синхронно, правда с разной скоростью. Так сколько же дней, ночей, недель и месяцев она меня ждала, пока не почувствовала, что я в ней нуждаюсь, и вошла в лабораторный шкаф? Но об этом можно было поговорить и позже.

Хозяина пришлось выпустить из подвала – ему нужно было на дежурство. С нами оставались его жена и дети и, хотя угроз не прозвучало, он, уходя, бросал на них такие беспокойные взгляды, что волноваться нам не стоило. С дежурства он вернулся пополудни и принес новости: пропали два немецких солдата и в лесу были обнаружены их тела. Подробностей он не знал, но с подозрением посматривал на камуфляж наших женщин. Начались облавы по селам с обысками домов и в избу шуцмана могли заглянуть для проверки. К счастью начали с других сел, но дойдет очередь и до Корделевки. Нам пора было уходить. Я и так не предполагал остаться здесь еще на одну ночь – слишком опасно, но куда нам идти?

– Мы сможем уйти на север? – спросил я хозяина.

Он долго угрюмо смотрел в пол и, наконец, ответил:

– Я ни красным, ни повстанцам ни друг, но грех на себя не возьму. Скажу вам всю правду: в наших местах повсюду заставы – не пройти вам ни за что. Я и то в толк не возьму, как вы сюда-то попали?

Карстену перевели и все трое посмотрели на меня. Ну что ж, так оно и проще. Теперь у нас оставался только один путь – обратно на аэродром, уничтожить аппарат в ангаре. Но как?

– Ты можешь достать взрывчатку? – спросил я хозяина.

– С ума посходили? – вскочил он с лавки – Какая еще тебе взрывчатка? У нас же тут закрытая зона. За такое мигом к стенке поставят, даже фамилию не спросят. Ни взрывчатки, ни, тем паче, взрывателей, на полсотни верст в округе не найдешь.

– Взрывателей? – я с подозрением посмотрел на него.

– Ну да, служил я сапером-подрывником в Красной Армии.

– И ничего не припас на продажу?

– Нет – отрезал он – Дети дороже денег.

Поневоле пришлось ему поверить. Итак, нам придется выступить вчетвером против всего гарнизона и уничтожить прочную машину голыми руками. Как легко принимать вынужденные решения, думал я, рассматривая свое войско. Но хотя бы стрелкового оружия у нас было достаточно. Мы с Карстеном вооружились автоматами егерей. Саше, помня ее стрельбу в Гетто, я вручил винтовку, при этом Карстен недовольно на меня покосился и машинально дотронулся до перевязанной груди – он тоже помнил. Такую-же винтовку получила и Анюта, хотя на ее счет у меня были серьезные сомнения. После "Битвы при Заворичах" она призналась мне, что так ни разу и не попала в Змеев, и я даже заподозрил что только строгий приказ держаться слева от меня позволил нам избежать потерь от ее "дружественного огня". Шуцман сообщил только о двух пропавших немцах. Значило ли это, что двух соратников ушедшего "вниз" штурмбаннфюрера еще не хватились? Их тела мы наскоро засыпали ветками в овражке на краю стрельбища и можно было надеяться, что на них не натолкнутся, если только не будут специально искать.

Мы ушли из Корделевки в сумерках перед закатом, пока тропа еще была видна. Уходя, я снова вынул затвор из винтовки хозяина, но за забором подумал и бросил его назад, к ногам провожающего нас полицая. Он поднял его и держал в поднятой вверх руке, пока пока мы брели к лесу. Вдруг сзади послышались легкие шаги. Мы с Карстеном передернули затворы, но тревога оказалась ложной – нас догонял старший из хозяйских мальчишек. "Ось, це вам!" – сказал он протягивая тряпичный узелок и убежал, высоко вскидывая ноги в коротких валенках без галош. В узелке обнаружился соленый огурец, четыре вареные картофелины и старенький кипарисовый крестик на бечевке, наверное привезенный паломниками из моих мест еще до революции. Что побудило их отнестись так к людям, ворвавшимся с оружием в их дом? Может быть за два года войны они отвыкли от того, что вооруженные люди могут не злоупотреблять своей силой? Не судить их по суровым законам военного времени? Видеть в них людей, а не социальный элемент? Крестик надела Аня как единственная среди нас православная, а картошку мы съели.