Я отрываю голову от столешницы и смотрю на него красноватыми глазами. Нет, я не плакала, но лучше бы плакала. Может, хоть вышла бы с водой эта не дающая покоя злость. Когда меня осудили на пожизненное, я тоже не плакала. Но также не могла найти себе места. Мир казался странным, далеким, чужим. Я все время мечтала проснуться. Как-то раз, чтобы избавиться от этой боли, я укусила себя за руку, повыше кисти. Это помогло. Физическая боль притупляет душевную. Но сейчас мне не за чем скрыться.
— Он мне ничего не говорил, — отвечаю скупо.
Мы с Лео почти не разговаривали с тех пор, как я выпотрошила его комнату. Полагаю, Гастон привел какую-то свою версию, чтобы мне не оторвали голову, но я об этом только догадываюсь. Ничего конкретного не слышала. Плюс, график становится все более напряженным. В последнее время Лео практически постоянно занят с судьей или следит за обитателями городка. Не до выяснения отношений.
— Прости за твою комнату, — говорю, воспользовавшись моментом.
— Мне приказано с тобой об этом не говорить. И я не буду с тобой об этом говорить. Но не советую так делать еще раз.
Он замолкает и отворачивается, причем с таким видом, будто я его пнула… как собаку беззащитную. Дьявол меня побери, а ведь каждый по-своему воспринимает такое. Я не выношу людей с оружием, а он, вероятно, вторжение на свою территорию.
— Мне жаль, но нужен был пистолет.
— Да мне плевать. — После этого Лео демонстративно смотрит на часы на руке. — Думаешь, еще часик подождать, когда он там Донну дотрахает, или можно идти спать? Как у Гастона с этим делом?
— Можешь смело идти, — не тушуюсь. Но не заметить, что меня ударили по больному, в отметстку, невозможно.
— Супер.
Он уже поднимается из-за стола, а потом опускается снова и нехотя говорит:
— Вчера жена мэра встречалась с судьей. Минут на пять. У него в кабинете. Пять минут это очень странно. Она ничего не несла, чтобы передать. Или прятала в сумке. Не задержалась на чай, значит, не визит вежливости к старому другу. В общем, я считаю, что она не решилась что-то передать по телефону.
— Поняла, — отвечаю скупо. Не могу не заметить, что меня в дела не посвятили.
— Не поняла, — огрызается парень. — Полагаю, именно это выясняет сейчас Гастон.
Ах вот оно что: оказывается, совесть замучила. Понял, что его выпад в мою сторону был слишком злым. Но от некоторых вещей не отмахнешься, и я лишь скупо киваю.
Лео уходит, не забрав карту, оттого я начинаю ее сворачивать сама, чтобы Мэгги ни в коем случае не увидела, как вдруг понимаю, что это шанс. Я одна в доме, с картой операции, во время которой можно осуществить побег. Да, большую часть времени со мной будет Лео, но его можно обхитрить и сбежать. Отвлечь — не проблема. С Гастоном бы номер не прошел, но он будет занят работой — не до меня. Даже если он что-то заподозрит — не отвлечется.
К несчастью, а, может, напротив, просчитать все варианты мне не удается, так как возвращается Гастон. Мне бы подняться и повернуться сразу, посмотреть… но я не знаю, что увижу. Сердце отчаянно бьется в груди и хочется коснуться живота, чтобы проверить, все ли в порядке с малышом. Этот защитный жест так и просится сам собой… только усилием воли я гоню прочь это беспокойство. Едва Гастон поворачивает голову, я умудряюсь почувствовать его взгляд каждой клеточкой тела. Не в состоянии выносить и дальше неизвестность, оборачиваюсь и замираю столбом от обиды.
Он бил точно в цель. У каждого в гардеробе есть не парадный наряд, в котором его обладатель, тем не менее, выглядит на миллион долларов. Вот и Гастон выбрал рубашку, которую любая уважающая себя женщина захочет с него содрать, при этом не переставая тонуть в подчеркнуто-голубых глазах. Это не просто так.
— Доброй ночи, — говорю, не стараясь скрыть, насколько неправильным выглядит такое приветствие.
— Доброй, — отвечает он спокойно.
Ловко обвив карту резинкой, подхватываю рулон подмышку и, наконец, осмеливаюсь поднять глаза к лицу Гастона. Пусть он и делает, что хочет, с Донной Праер, я тоже не без козыря в рукаве. У меня теперь есть идея, как сбежать.
— Пойду спать, спокойной ночи.
Я намереваюсь заснуть, пока он разбирается с рабочей почтой. А если не выйдет — притвориться.
— Я тоже иду.
— Разве тебе не нужно посмотреть письма?
— Намереваешься меня выгнать? — умиляется куратор.
— А что, нужно? Разве сам не уйдешь? — мгновенно меняю тактику, переходя в наступление.
— Давай без этого, — раздраженно говорит. — Я целый вечер разыгрывал клоуна-идиота перед Донной, пытаясь выяснить, кем приходится Имоджин судье. Испробовал все методики теории лжи. Она ни сном, ни духом о том, что ее отца и жену мэра связывают какие-то отношения, кроме приятельских.
— А не напомнишь, о чем речь? — спрашиваю сладко, намекая на то, что меня в происходящее не посвятили.
— Ты вчера разговаривала по телефону с Кили, пока мы это обсуждали, и я забыл повторить.