Заставь меня жить

Люди с неохотой расступаются, хоть Барти и выбирает кратчайший путь до выхода, электронный ритм заполняет мою голову, и, возможно, именно он придаёт мне уверенности, потому что только эта громкая музыка в состоянии заглушить доводы разума.

Барти натурально замирает в изумлении, когда я захожу наперёд и решительно тяну его за лацканы пиджака на себя, чтобы поцеловать. Оцепенение не сразу спадает с него, но через пару мгновений он с энтузиазмом встречает мои действия, не замечая, как толпа, плывущая на волнах энергичной музыки, смыкается вокруг нас. Он уверенно перехватывает инициативу в медленном чувственном поцелуе, запрокидывая мою голову, с ощутимым наслаждением касается моего языка своим, чтобы в следующий миг сплестись в завораживающей игре. И вновь всё становится неважно: вызов Реддла, мой уход с площади Гриммо, своеобразный допрос на тему предателя и погоня за крестражами, как и то, что вокруг нас - люди. Девушки с парнями, девушки с девушками, парни с парнями, - неважно, кто с кем, потому что все заняты музыкой и друг другом. Потому что другим - всё равно, другим наплевать, кто ты такой, что и с кем ты делаешь. Потому что здесь подобное поведение, очевидно, является нормой.

Это всё становится неважно, когда я ощущаю мягкие губы Барти на своих губах, немного горькие от джина и сладковатые от кофейного ароматизатора сигарет, когда ныряю руками под борта его пиджака и обнимаю стройное тело. Изнаночная сторона сомкнутых век рисует мерцающие в сумасшедшем ритме огни, сознание стремительно катится по той самой наклонной, стоит мне абстрагироваться от всего и раствориться в многогранных ощущениях. Руки Барти спускаются вниз по спине и ложатся на ягодицы как раз в тот момент, когда он недвусмысленно подаётся бёдрами вперёд, красноречиво олицетворяя характер своих желаний. Я задыхаюсь в поцелуе и отрываюсь от горячих губ, хватаю ртом воздух, сейчас похожий на жидкий кисель, который никак не хочет проникать в лёгкие. Барти склоняется ниже, и я чувствую, как он прихватывает губами кожу под ухом, отчего наверняка останутся следы, но я лишь запускаю пальцы в его волосы, с удовольствием сжимая непослушные пряди, и подаюсь навстречу желанным поцелуям. Кажется, если я отпущу его, если открою глаза, то этот туман безумия развеется, и правда всплывёт на поверхность: правда, которую я пока что не готов принять. Ведь дело вовсе не во взыгравших гормонах, а в двух конкретных людях, надёжно засевших в глубине сознания, каждый из которых может дать то, что не в состоянии дать другой.

Я встряхиваю головой, отбрасывая ненужные сейчас мысли куда подальше, и всё-таки открываю глаза, хотя в следующий миг мне вновь хочется зажмуриться, мгновенно встретившись с подёрнутым тёмной страстью взором Крауча. Он часто дышит через приоткрытый рот и смотрит на меня, не моргая, отчего складывается впечатление, что он хочет что-то увидеть. Наконец, он мучительно медленно облизывает губы и лукаво подмигивает мне, и я понимаю: он нашёл то, что искал. Правда, в следующий миг боль снова искажает черты его лица, он отпускает меня и трясёт кистью левой руки, словно это может принести облегчение.

Шестое чувство подсказывает, что этот вызов Барти уже не сможет проигнорировать. Я стараюсь не думать о том, как это выглядит со стороны, когда обвиваю его шею рукой, тяну на себя, заставляя наклониться, и заглядываю в глаза, в которых боль переливается через край.

- Прошу, не надо. Я сделаю всё, что угодно, но только не приводи меня к нему.

Крауч сгибает руку с Меткой в локте и шипит сквозь стиснутые зубы, но всё-таки находит в себе силы усмехнуться и хрипло сказать:

- Прямо-таки всё?

Многозначительная интонация посылает волну неконтролируемого тепла по всему телу, и я скорее чувствую, чем понимаю, что киваю. Через пару мгновений Барти становится лучше, он выдыхает, запрокинув голову, и протягивает ладонь к моему лицу, когда я вновь становлюсь единственным объектом его безраздельного внимания. Кто-то весьма энергично танцует за моей спиной, периодически подталкивая вперёд, но я крепко стою на месте, пригвождённый прямым взглядом Крауча. Коснувшись подбородка, кончики его пальцев начинают двигаться строго вниз: по изгибу шеи до ямки между ключицами, затем по груди в вырезе рубашки и дорожке из пуговиц, пока не достигают ремня. Подцепив пряжку двумя пальцами, он тянет её на себя и не удерживается от победной улыбки, когда я подчиняюсь. Непоколебимая решимость в его взгляде соперничает с ненормальным блеском - остаточный эффект от недавнего безумия, заключительным штрихом к которому становится ещё один поцелуй. Он менее страстный: простая ласка одних губ другими, однако не ставшая сюрпризом для кого-нибудь из нас, а сотворённая по обоюдному желанию.

Оттого этот поцелуй и становится самым неоднозначным из трёх, что были у нас.

Барти отстраняется, и я почти не меняюсь в лице, когда он сжимает пальцы на моём локте и, не разрывая зрительного контакта, трансгрессирует.

* * *