Застава на Аргуни

«…Неразумная юность говорит твоими устами, Кин. Что до нас, о Тантлач, то мы старики, и мы понимаем. Мы тоже глядели в глаза женщин, и наша кровь кипела от непонятных желаний. Но годы нас охладили, и мы поняли, что только опытом дается мудрость и только хладнокровие делает ум проницательным, а руку твердой…»

Усталость брала свое. Панькин глубоко вздохнул и повернулся на бок, засыпая. Нина понимающе глянула на мужа, осторожно опустила на пол книжку, погасила свет.

Засыпая, Панькин вдруг вспомнил: «Только опытом дается мудрость и только хладнокровие делает ум проницательным, а руку твердой…» Осенившая мысль словно подтолкнула его. Он встал с кровати, дрожащими руками зажег лампу, поднял с коврика книгу, повернулся к жене.

— Ты что читала?

— Джека Лондона. А что?

— Случайно ты мне хорошую мысль подсказала.

Панькин четко, почти декламируя, повторил услышанную фразу и торжествующе посмотрел на жену. Она удивленно пожала плечами…

Утром Нина затеяла блины. Пока она возилась в кухне, поджидала, когда поднимется тесто, Панькин ходил возбужденно из угла в угол. Ему не терпелось поскорее уйти на заставу, рассказать Торопову о своих переживаниях.

Услышав, как на раскаленной сковородке зашипело масло, он сказал умывающемуся Андрейке:

— Хватит хлюпаться! Беги на заставу, скажи дяде Игорю, чтобы шел на блины.

Обрадованный таким поручением, Андрейка схватил пальтишко и опрометью кинулся в двери. Нина посмотрела ему вслед и неестественно насупилась, хотя глаза ее вдруг засветились.

Через несколько минут, держа Андрейку за руку, пришел Торопов. Он поздоровался с Панькиным и, не снимая шинели, заглянул в кухню.

— Доброе утро, хозяюшка!

— А-а, Игорь Степанович!.. Доброе утро! Раздевайтесь, пожалуйста, — ответила Нина, смущенно пряча за спину вымазанную тестом руку, которую протянула было для пожатия. Ее лицо, и без того пунцовое от раскаленной плиты, покраснело еще больше.

Торопов снял шинель, подхватил Андрейку, закружился с ним по комнате, потом подбросил несколько раз вверх. Взлетая на могучих руках к потолку, мальчишка захлебывался от восторга.

— Вот так! Вот так! — приговаривал развеселившийся вдруг Игорь. — Еще раз! Еще выше!.. А теперь давай займемся вольтижировкой…

Андрейка ловко взгромоздился Торопову на шею, потом соскользнул на грудь, описал в воздухе круг и оказался неожиданно верхом на спине у лейтенанта. Мгновенно они перевернули все в квартире: стянули скатерть со стола, сбили в кучу половики, расшвыряли по полу «думки». Нина покачала головой, с нежностью подумала: «Любит его Андрейка!»

Панькин, уступая место на диване, позвал:

— Иди сюда, Игорь!

— Ну папа! — капризно всхлипнул Андрейка. — Разреши нам поиграть!

— Хватит, хватит, сынок! — Он увел мальчика в кухню. — Помогай вот лучше маме, а то ей одной скучно.

Офицеры сели на диван. Панькин начал с жаром рассказывать о своих ночных думах, прочитал отрывок из книги. Торопов заинтересовался. Он хотя и понимал, что надо предпринимать что-то, но таким образом провал операции с Кулунтаем еще не рассматривал.

За чаем прерванный разговор возобновился.

— Я согласен с тобой, — сказал Торопов, макая в сметану свернутый треугольником блин. — Страх в нашей работе — гиблое дело. Надо внушить бойцам, что он во сто крат опаснее, чем вражеская пуля. Чем меньше боишься — тем дальше смерть! Пограничник должен быть хозяином границы, наводить ужас на врагов! Враги должны бояться его, а не он их…

— Если бы все зависело только от внушения, — назидательно вставил Панькин, — было бы полбеды. Можно бы навалиться всеми силами, убедить людей, наконец, личным примером показать. Но этого, к сожалению, мало. Очень мало!

— А я и не говорю, что много. Ты же перебил меня, — возразил Торопов, покосившись на хозяйку. Нина, перехватив его взгляд, насторожилась: она уже знала, чем кончались не раз эти мирно начинавшиеся разговоры. Торопов продолжал: — А вообще, кажется, мы думаем одинаково… Мы больше внушаем, чем учим… Как у нас зачастую принято? Пришел паренек в войска, надел зеленую фуражку, и он — пограничник! Всюду ему твердят, что он самый неустрашимый и доблестный человек. Об этом он слышит каждый день от вашего брата — политруков, читает в отрядной газете, зубрит на занятиях. Сплошь — одни славные традиции. Конечно, традиции — дело нужное, о них забывать нельзя, но и на одних только традициях ездить не годится. Надо и о трудностях говорить и об опасностях напоминать. Традиции вот этим местом завоевываются. — Торопов похлопал по своей шее.

— Ну что же, я разделяю твои мысли, — степенно согласился Панькин. — Только одной агитацией лихих воинов из них не сделаешь. А делать что-то надо… Чтобы ум был проницательным, а рука твердой, надо…

Торопов запальчиво подхватил: