Застывшая кровь

— Итак, для харуновых детей, недостойных магов, освящённая в храме богини вода хуже яда, — продолжает кассиопий, и народ почтительно замолкает, слушая его речь. Я же замечаю, что ему для общего внимания нужно куда меньше усилий, чем Дангу. — Человеку она вреда не причинит, напротив, очистит от дурных помыслов. Маг, повелевавший плетью на арене и отравивший меч, будет найден немедля.

С этими словами двое бирритов вновь хватают Хапугу Ли, и он бестолковым непонимающим взглядом смотрит, как жрец подносит стакан. Не противится, когда ему надавливают на подбородок и запрокидывают голову, а затем вливают прозрачную жидкость в глотку — не противится ровно до того момента, как питьё начинает плавить изнутри.

Истошный вопль эхом разносится по залу, брызги воды разлетаются вместе с кровавыми каплями и попадают на белую рясу жреца, долетают даже до трибуны Данга, который брезгливо вытирает лицо платком. Хапугу Ли отпускают, и он корчится на полу, пытаясь сблевать залитое в него пойло, но лишь кашляет кровянистыми ошмётками собственного расплавленного нутра. В зале больше никто не пытается шептать, все в ужасе смотрят на умирающего в муках бродягу, беспорядочно сучащего ногами. От боли он вдобавок обмачивает штаны, перед тем как перестать дёргаться.

И мне не стыдно. Ну, разве что чуть-чуть. Кое-кто хорошо научил принимать трудные решения и жертвовать малым ради великого. Хотя кислота в горло — гораздо более жестоко, чем обычная виселица.

— Сантарра сказала своё слово, — мрачно поводит итог кассиопий, когда Ли затихает, и под ним разливается отвратительная лужа из мочи и крови с кусками плоти. Желудок сжимается до критичного, и я изо всех сил пытаюсь дышать мельче. — Теперь черёд графа.

— Нет! — вдруг резко протестует Анвар, впервые пытаясь вырваться из оков, и цепи громко гремят о железные подлокотники. — Никакой воды! Лучше сразу костёр!

— Вы не можете противиться воле…

— Вы уже признали меня виновным! Отлично! Тогда поступите со мной, как полагается! Я не хочу… не хочу умирать вот так. — Он презрительно смотрит на скрючившееся в зловонной луже тело.

— Если богиня сочтёт вас невиновным, вы и не умрёте, — и даже мне слышно в этом шипении азиса открытую змеиную издёвку.

— Нет! Уберите это! — отчаянно брыкается Анвар, когда к нему приближается жрец со стаканом. — Виола! Посмотри на меня!

Это приказ — отчаянный и дерзкий, потому что за плечи уже грубо хватают бирриты, а стакан смертоносного для него яда подносят к губам. Дрожу всем телом, и в груди вспыхивает торжество: это мольба. Он взывает ко мне, он просит — это в самом круговороте прозрачной радужки, в последнем тихом выдохе, который я всё равно слышу, как и вся Велория:

— Не так. Только не так.

И это потрясает до глубины души. На волоске от мучительной смерти, на полшаге от безвременья он просит не прощения, не снисхождения… он просит сохранить его честь и дать умереть гордо. Значит ли это, что ему есть, что сохранять? Значит ли это, что он не лгал…

Не выдержав давящего изнутри страха за него, вскакиваю со стула, вцепляюсь в перила балкона и уже открываю рот, чтобы остановить жрецов — под этим взглядом, от этого проникающего под кожу шёпота, моментально забываю свою роль. И не успеваю. Застываю в ледяном ужасе, когда голову Анвара насильно запрокидывают и вливают в глотку воду.

Не дышу. Столько всего могло пойти не так, столько действующих лиц, столько ошибок могло произойти… Ногти скрипят по перилам, пульс колотит в ушах, холодная испарина проступает на лбу. Время словно останавливается — это бесконечный миг, когда мне хочется упасть на колени и закричать во всё горло, пока лёгкие не разорвутся. Кричать, чтобы все прекратили фарс. Чтобы не смели его касаться, потому что он мой.

Кашель. Анвар громко кашляет, захлебнувшись лишней водой, но никакой крови нет и в помине. И похоже, он сам дико обескуражен этому факту. Его больше не держат, и первым делом он поворачивается ко мне, а я внезапно понимаю, что улыбаюсь слишком открыто, слишком торжествующе. Спешно закрываю рот ладонью. Прозрачные глаза полны потрясения и того самого, неуловимого, что я запомнила по нашему первому поединку, когда упрямо давила на меч до конца. Уважение, восхищение. Признание моих сил. Признание равной.

Оно того стоило.

— Граф Эгертон прошёл проверку богини! — провозглашает кассиопий и кивает Дангу: — Этот человек невиновен и должен быть освобождён. Я всё сказал.

— Невиновен! — с явным неудовольствием шипит азис, вынося окончательный вердикт, как и было оговорено ещё вчера.

Народ вновь начинает шуметь, без стеснения обсуждая увиденное, одна пара бирритов уже шустро уволакивает тело Хапуги Ли, а двое других открывают замки на цепях Анвара, и кольцо с грохотом падает с его шеи. Я делаю длинный выдох, а затем оборачиваюсь к Лэн и отдаю чёткие распоряжения: