Засунь себе в задницу! (сборник)

БОНДЖИ: Откуда ты знаешь, какой у меня талант?

ЧЕЛ: А какой талант у любой девушки?

БОНДЖИ: Терпение и выдержка. Иначе бы ни один из вас, бабуинов, не остался в живых.

РАССЕЛЛ: Вы, женщины, слишком серьезно к себе относитесь. Шуток не понимаете.

БОНДЖИ: Да нет, я врубаюсь в шутки. Просто жду не дождусь, когда выйду на сцену и расскажу свои анекдоты.

РАССЕЛЛ: Кстати, правильно ли я понял из твоего разговора с этим парнем, что работы у тебя нет?

БОНДЖИ: Правильно. Один раз я нанималась на работу, но там мало платили. Я этому мужику сказала, что не собираюсь работать за такую мизерную зарплату, а он ответил, что остальных девушек зарплата не интересует, потому что у них там очень весело и работает прорва умных, красивых, перспективных холостяков. Я спросила, заплатят ли мне больше, если я пообещаю, что не выйду ни за одного из них замуж, но он сказал, что у меня сомнительная система ценностей.

ИМБИРЕК: Это было бестактно с его стороны.

БОНДЖИ: Но я бы не осталась, даже если бы платили штуку в неделю, — я любовница, а не труженица.

ЧЕЛ: Я тоже любовник — потому и тружусь.

ИМБИРЕК: Это нелогично — нельзя же купить любовь.

ЧЕЛ: Любовь — это просто зуд в паху.

БОНДЖИ: Тогда зачем вам девушка? Мните свое хозяйство сами.

ЧЕЛ: Я парень сентиментальный — люблю компанию.

РАССЕЛЛ (БОНДЖИ): Но ваша работа довольно ненадежна?

БОНДЖИ: Да, бывают взлеты и падения.

РАССЕЛЛ: Я хочу сказать, она ведь довольно нестабильна?

БОНДЖИ: А что такое жизнь? Тест на выносливость?

РАССЕЛЛ: Неужели вы никогда не волнуетесь?

БОНДЖИ: По пустякам — никогда. Например, о том, кто накормит меня в следующий раз.

ИМБИРЕК: Знаешь, мне кажется, у тебя восхитительная профессия — искусная куртизанка, мастерски владеющая всеми приемами соблазнения. Расскажи, как соблазнить мужчину?

БОНДЖИ: Существовать в его присутствии.

ИМБИРЕК: Да брось! Это не так уж просто.

БОНДЖИ: Ну, если очень спешишь, можно походить с расстегнутой ширинкой.

ИМБИРЕК: Да брось ты свои шуточки! Для тебя большая честь быть верховной жрицей в храме любви, выполнять освященную веками женскую миссию — ублажать мужчин. В каждой из нас есть что-то от шлюхи.

БОНДЖИ: Во мне — нет.

ИМБИРЕК: Но большинство женщин этого не проявляют. Они не умеют быть женщинами: в их жилах течет ледяная вода.

БОНДЖИ: А я всегда думала, что моча.

ИМБИРЕК: Женщинам надо развивать свои распутные способности. Они утратили женские чары, которыми когда-то располагали к себе мужчин.

РАССЕЛЛ: Слишком увлеклись конкуренцией.

ИМБИРЕК: Мужчины так очарованы мною потому, что чуют во мне страсть дикой, неприрученной хищницы, вот только эта страсть обузданная, изящная. Хоть я и неприрученная, но вовсе не дешевка. Я — скрытая хищница.

РАССЕЛЛ: Да, лучшая сторона хищной натуры — скрытность, а вовсе не безжалостная борьба за лидерство и жестокая конкуренция.

ИМБИРЕК (цитируя): «Когда женщина стремится к равенству, она отрекается от своего превосходства». Верно, Расселл?

РАССЕЛЛ: Несомненно. (БОНДЖИ.) Для тебя это слишком глубоко?

БОНДЖИ: И чего вы хотите? Паранджу на женщин нацепить?

ЧЕЛ: Паранджи нам не нужно — у нас есть пригороды.

РАССЕЛЛ: Вас слишком легко удовлетворить: вы не замечаете, как подкрадывается ужас. Господи, какое все же проклятие — чрезмерная восприимчивость! Их самое смертоносное оружие — брак: до брака мужчины активны, неугомонны и энергичны.

БОНДЖИ: Как стая мартышек.

РАССЕЛЛ: Кипучая, трепетная молодость.

БОНДЖИ: Догадываюсь, где у них трепещет.

РАССЕЛЛ: Но затем мы успокаиваемся, становимся безмятежными и умиротворенными, лишаемся жизненных сил, смирные и покорные. Женщины нас обезоруживают и торжествуют, отнимая наше ценнейшее достояние — холостяцкую свободу.

ЧЕЛ: «Холостяцкая свобода»? Как бы не так! Это свобода дворового кота, который рыщет по улице да вынюхивает, кого бы трахнуть.

РАССЕЛЛ: С кем бы заняться любовью. Впрочем, я допускаю, что некоторые преимущества в браке есть.

БОНДЖИ: Например, пенсии вдовам.

ИМБИРЕК: И материнство.

РАССЕЛЛ: Ах да, Материнство — славные, миленькие младенчики!

БОНДЖИ: Так, все склонили головы и пару минут посюсюкали.

РАССЕЛЛ: Сын, который пронесет мою фамилию Пшикбаум сквозь века! Я отдал бы все на свете, чтобы родить ребенка, — это высшее достижение, о котором мечтают все женщины.

БОНДЖИ: Кроме меня.

ИМБИРЕК: Откуда ты знаешь? Ты же не специалист.

РАССЕЛЛ: Высшая честь, верховная власть.

ИМБИРЕК: Рука, качающая колыбель, правит миром. Правильно, Расселл?

РАССЕЛЛ: Бесспорно.

БОНДЖИ: Сомнительное изречение: пока рука качает колыбель, она не может раскачивать лодку.

ИМБИРЕК: Вокруг множество мужских рук, которые могут раскачивать лодку, сколько угодно.

БОНДЖИ: Я повидала немало старых волосатых мужских лап на своем веку, и все они тянутся уж никак не к лодке.

ЧЕЛ: А почему должно быть иначе? Это же мужской мир.

БОНДЖИ: Только по умолчанию.

ИМБИРЕК: По умолчанию или нет, но я считаю, это чудесно.

ЧЕЛ: Конечно, в мужском мире у вас, телок, есть абсолютное оружие — секс.

БОНДЖИ: Тогда почему у нас никогда не было сексуальной президентши?

ЧЕЛ (БОНДЖИ): Может, ты свою кандидатуру и выдвинешь?