Незадолго до того ничем не стесненный Арвиум повелел оскопить своего раба за то, что он зачарованно наблюдал за Хатаниш и особенно усердно кланялся ей, едва не лобызая подол ее юбки. Арвиум усмотрел в этом не только вероломство, но и легкомысленность Хатаниш, раз она позволила подобное и даже улыбалась в ответ на знаки внимания. Оя попросту не обратила внимание на этот проступок. Воистину, разброс прав и требований жителей Уммы был слишком обширен, а решать каждый отдельный случай злодеяния по разным правилам и с оглядкой на статус преступника было и впрямь утомительно.
Арвиума, исподлобья наблюдающего, как его помощнику вырывают то, что делало его мужчиной, распирала потребность все контролировать. Он хотел проучить и жену, и прочих подобных потерпевшему, внезапно узрев в древних традициях придворного этикета, который и сам с удовольствием соблюдал, крамолу и призыв к разгулу. Поодаль притаилась Хатаниш, не властная молвить ни слова. Ее обуревала жажда заслужить любовь любыми способами, подстроиться из страха прогневить Арвиума и разделить худшую кару. Поведение мужа вызывало в ней недоумение, сцепленное с липким страхом и неуверенностью в правильности собственных поступков. Она не могла смириться, что не угодила мужу, и убеждала себя стараться лучше.
Иранна тяготела к необязывающим удовольствиям, за которые не надо было ничем жертвовать, и потому сильно смутилась от произошедшего. Она не преминула указать Арвиуму на это в своей излюбленной манере оголтелости, озвученной громогласной тирадой и вызванной глубокой неуверенностью в том, что ее слушают. Молчать в особенно ранящие минуты, в отличие от обтекаемой двоякости Амины, она не была способна.
– Я твердо решил бороться за иной мир, где не было больше твоей легкости и отсутствия необходимости платить за удовольствие, – спокойно ответил он.
Иранна опешила от подобной смелости. Галла, много лет зная, что он ее нареченный, не утруждал себя подобной откровенностью и уделял больше внимания катанию на колесницах, чем ей.
Ее вздорность и болтливость провоцировали Арвиума какой-то частью сознания считать ее попросту глупой. Болезненно чувствительная и нервная девочка с напором неуемной энергии, всегда желающая казаться незаменимой, с авторитетнейшим мнением по любому вопросу, зачастую раздражала его. Но была в ней и определенная свежесть в противовес извечно хмурой Хатаниш. Ему не хотелось возвращаться в ее покои и чувствовать неясные, невысказанные, но распластанные по каждому предмету упреки. Амина же сверлила Арвиума слишком четко, и от нее он отшатывался тоже, будто не желая сковыривать едва затянувшийся рубец.
– Я не придаток своей жены, как Син. Все отчего-то ждут, что я во всем буду советоваться с Хатаниш.
Иранна опешила – Галла во всем соглашался с ней.
– Син нашел гармонию с одной женщиной.
– С женщиной, которая холоднее горных вершин.
– А теплые плавятся и себя теряют.
Иранна сама оторопела от того, что сказала. Арвиум довольно усмехнулся.
С того дня Арвиум не упускал случая, чтобы не сказать Иранне остроумного слова и не смерить ее восхищенным взором.
Галлу по мере приближения турнира хотелось растерзать за положение его родителей, за его самодовольство и полнейшее бездействие там, где Арвиум прогрызал себе путь ободранными ногтями. Он будто перенял зависть Ташку к младшему брату, которого отец не считал чудаком. Галла не заслуживал преподнесенное ему с младенческими пеленками, как и не заслуживал эту девушку.
Все чаще он выслеживал Иранну во время прогулок по импровизированному саду за дворцовыми стенами.
– Происходит что-то странное с тех пор, как открылась дорога в Сиппар… – начала Иранна во время одного из таких свиданий. – Жертвы приносятся, но почва перестала плодоносить. Канализация забилась, в городе начались болезни. Ровные прежде улицы порастают кривыми ответвлениями и хаотичной застройкой. Оя, вместо того чтобы сосредоточить власть в своих руках, даже не показывается на рынке.
– Узнала о судьбе старшего сына, быть может.
– Галла бездействует так же… Скорее бы совершилась игра!
– Ты не нужна Галле, – четко произнес Арвиум.
Иранна молча воззрилась на него. Ей, лишенной семьи и отосланной из родных краев, лишь бы не мозолить матери глаза, так насущно было хотя бы пытаться выстроить отношения с тем, кого она не выбирала. Иранне важна была любая крупица внимания… к ней, а не к ее роли в этой грандиозной бессмыслице, где каждый игрок тщательно притворялся, что сотворяется насущное. Как повезло Амине, отошедшей от этого месива человеческих преломлений в ровную страну кристального познания…
Арвиум неуверенно потянулся к Иранне, готовясь принять ее негодование. Не найдя его, он жестко схватил ее за талию. И она, громогласная, на словах непобедимая, не знала, что делать дальше и делать ли вообще.