Затянутый узел

Совещание у секретаря горкома заняло двадцать минут. Собственно, это было не совещание, а праздник Заридзе, который он сам себе устроил, попросив Элиаву о встрече. Надо отдать прокурору должное — он не произнес ни одного лишнего слова.

Положив перед Элиавой папку с делом, Заридзе уселся на стул с величием победителя. Он смотрел на секретаря так, словно тот читал не протоколы допроса, а документ о капитуляции. На меня Заридзе даже не взглянул.

Закончив чтение, Элиава молча передал «дело» мне.

Теперь, когда протоколы оказались в моих руках, Заридзе решил заметить меня. Он повернул голову в мою сторону с достоинством и снисходительностью старшего.

Давиташвили не признавал себя виновным, но все свидетельствовало против него. Судя по протоколам, он давал путаные объяснения. Впечатление было такое, что еще один допрос, и он сдастся. Почему же Заридзе поторопился объявить Давиташвили убийцей? Неужели он был убежден, что тот признает себя виновным? Допустим, признает. Но это же не доказательство. Нужны улики. Важная улика — деньги. Их не нашли. Наверняка не нашли.

— Вы квалифицируете преступление как убийство из корыстных побуждений? — спросил я Заридзе.

Совершенно верно, — сказал он.

— Деньги нашли?

— Я полагаю, что деньги будут у нас завтра. Давиташвили сам их принесет, чтобы облегчить свою участь.

— Или усугубить. Скажите, вы намерены возбудить уголовное дело в связи с махинациями Долидзе?

— Уголовное дело против покойного?

— В связи с махинациями Долидзе. В «деле», которое вы изъяли из моего временного сейфа, достаточно материала для этого.

— Ничего подобного я в «деле» не обнаружил.

Воцарилась пауза. Чего же я ожидал? Что он вдохновится желанием разоблачить Долидзе, этого жулика, проходимца, грабителя крестьян?

— Если больше нет вопросов, разрешите покинуть вас, — сказал Заридзе.

— Есть. С Багиряна снимаются подозрения? — спросил я.

— Во всяком случае, подозрение в убийстве. — Заридзе обратился к Элиаве: — Моя первоначальная версия не выдержала проверку временем. Можете казнить меня, но я должен признать свою ошибку.

Элиава заметил:

— Как у вас говорят, признание облегчает участь.

— Спасибо, товарищ секретарь, — Заридзе встал. — И вам спасибо, товарищ майор, за огромную работу.

Я онемел от неожиданности, но протянутую руку прокурора пожал.

Скрипя ботинками, Заридзе вышел из кабинета.

— Ну что скажешь? — спросил я Элиаву.

— Что тут можно сказать? — ответил он. — Убийца найден! Сейчас это главное.

— Да, конечно, — вздохнул я. — Только не могу взять в толк, каким образом Давиташвили находился одновременно в двух местах.

Растерянный Давиташвили, небритый, в мятой рубашке, лоснящихся брюках и шлепанцах, представлял жалкое зрелище, как актер, которому режиссер дал совершенно неподходящую роль.

— Разве вы не уехали? — удивился он.

Я пришел к нему не с пустыми руками. В полиэтиленовом пакете лежала бутылка с недопитым им французским коньяком, а в кармане — справка, отобранная у Георгия Долидзе. Ни слова не говоря, я поставил перед Давиташвили бутылку и, дождавшись, когда у него пройдет шок, положил рядом справку. На справку он уже не в состоянии был реагировать.

— С какой целью вы скрываете, где находились в час убийства Долидзе?

— Я ничего не скрываю.

— Не валяйте дурака! Когда в городском саду к вам подошла Маро Тбилели и вы, договорившись с ней о встрече, ушли из сада — решили больше не ждать Долидзе, — было двадцать два сорок. С двадцати двух сорока пяти вы пили коньяк и рядом с вами неотлучно находился буфетчик. В двадцать три десять вы вместе вышли на улицу. Почему вы скрывали это? Что в этом постыдного?

— В вашем вопросе есть и ответ. Главный врач — и какое-то постыдное заведение. Вы могли решить, что я просто алкоголик, а алкоголики способны на все. Это я могу засвидетельствовать как врач.

— У вас не только больное самолюбие, но и больное воображение.

— Самолюбие — может быть. Но при чем тут воображение? Старший сын Долидзе шантажировал меня. Каждый день звонил из Тбилиси с требованием возвратить долг. Где я мог взять такую сумму?! Я и решил погасить долг справкой. Когда меня допрашивали, я понял, что они знают лишь о самом факте выплаты долга, но не о форме выплаты. У меня была одна цель — отвлечь их внимание, чтобы, не дай бог, не стало известно о справке. На братьев Долидзе я полагался. Они заинтересованные лица. Но, видно, я ошибся.

— На что вы надеялись?

— Видите ли, я пришел к выводу, что для моей репутации лучше оказаться в глазах общества невинно пострадавшим, но оправданным, чем… Вы сами понимаете.

— Чем врачом, торгующим фиктивными справками?

— Вы очень жестоки, но, очевидно, справедливы.

— Очевидно?! Вы, разумеется, рассчитывали, что дело дойдет до суда.

— Разумеется. Против меня ведь нет ни одной улики. Главная и, может быть, единственная улика — деньги. Я к ним не имею никакого отношения.

— Вам и адвокат не нужен.

— Разумеется, не нужен. Я достаточно подготовлен, чтобы вести защиту на суде.

— И устроить из суда фарс, о котором говорили бы больше, чем о самом убийстве? Увы, не получится.

ГЛАВА 10