Затянутый узел

— Матушка его, Нинико, приходила. Спрашивала, как возвратить дом. Раньше надо было думать… Тогда, в шестьдесят пятом, она, оказывается, написала своему беспутному сыну, что Долидзе вынуждает ее обменять дом. Она сильно задолжала Долидзе.

— Вы читали письмо?

— А, ерундовое письмо. Ни один адвокат на его основе не смог бы построить защиту. Безнадежное дело.

Неожиданно нотариус шумно зевнул. Его обесцвеченные временем глаза заморгали. Он устал.

Я поблагодарил и вышел из кабинета. В приемной не было посетителей. Секретарша наливала чай в стакан в старом серебряном подстаканнике. Такой же подстаканник я видел на столе Галактиона в ресторане. Бегая взад-вперед, Галактион подбадривал себя глотком крепчайшего чая. Как же я упустил эту деталь? Стакан с чаем. Он всегда стоял на столе Галактиона.

— Всего хорошего, — сказал я секретарше.

— И вам всего доброго, — улыбнулась она, закрывая за мной дверь на задвижку.

На дверях висела табличка: «Перерыв».

Мне не очень хотелось беседовать еще с одной несчастной женщиной. Брошенные мужьями жены всегда вызывали у меня чувство вины и ощущение, что я, принадлежа не к лучшей половине человечества, причастен к их жизненным неурядицам. Я всячески старался оттянуть эту беседу. Поэтому, прежде чем отправиться к жене Сирадзе, я сначала зашел в аптеку.

Заведующая аптекой, недавняя выпускница института, встретила меня испуганно. Четыре месяца назад ее предшественник был арестован.

— Что вас интересует? — спросила она.

— Транквилизаторы, — ответил я. — Малые транквилизаторы.

— У нас все транквилизаторы выдаются только по рецептам, — сказала девушка.

— Прекрасно. Меня устраивают и рецепты.

Через минуту она принесла в кабинет рецепты. Их было так много, что только на беглый просмотр я потратил бы весь остаток дня.

— Не волнуйтесь, я помогу, — сказала она.

Полчаса спустя я держал в руке рецепт, на бланке которого вверху стоял оттиск «Врач Вера Васильевна Воронина», а внизу печать и подпись «В. Воронина» Рецепт был выписан четырнадцатого октября. У меня немного дрожала рука.

— Этот транквилизатор хорошо растворяется? — поинтересовался я.

— В чем? — спросила заведующая.

— В воде, в чае, вине.

— Хорошо. Но с чаем его не рекомендуется принимать, а с вином категорически запрещается.

— Чай усиливает его действие?

— Не только. Такое сочетание может вызвать головокружение, тошноту и даже рвоту.

— Этот транквилизатор принимают и как снотворное?

— Очень многие. Но он кратковременного действия, хотя и сильный.

— Вы не могли бы выяснить, кто получил по этому рецепту лекарство?

— Сейчас. — Заведующая вышла из кабинета.

Воронина не работала врачом уже лет десять, но бланки рецептов с печатью сохранила. Наверное, она не раз ими пользовалась, хотя и не имела на то права.

Вернулась заведующая.

— Лекарство получила приезжая, — сказала она. — Блондинка лет сорока.

Я не сомневался в этом.

Я полагал, что увижу малоподвижную дородную женщину с повязанной полотенцем головой — причин для мигрени было предостаточно. Меня же встретила энергичная женщина с аккуратно подстриженными седыми волосами.

Мы прошли в комнату, где на стене висел портрет старухи.

— Свекровь, — сказала Натела Аполлоновна.

В этой комнате прошло детство Котэ Долидзе. А сейчас здесь жил сын Сирадзе.

— Сын в школе? — спросил я.

— Да, на продленке.

— Вспомните, пожалуйста, где вы находились четырнадцатого октября в одиннадцать вечера.

— В такое время я всегда дома, если нет срочных вызовов. В октябре у меня не было ни одного тяжелобольного.

— Вы не приходили к мужу?..

— У меня нет мужа.

— Извините, что приходится затрагивать неприятную для вас тему…

— Вы меня тоже извините, но я не хочу говорить о бывшем муже. Почему вы пришли ко мне? Обратитесь к его шлюхе.

Теперь со мной разговаривала брошенная жена. Я почувствовал себя неловко.

— Значит, вы не выходили поздно вечером четырнадцатого?

— Я же вам сказала! Почему вы так интересуетесь этим?

Я интересовался этим, потому что четырнадцатого октября около одиннадцати вечера Джандиери слышал доносившиеся из кабинета Сирадзе мужской и женский голоса. По моим предположениям женский голос принадлежал не Нателе Аполлоновне. Не стала бы она приходить к мужу в гостиницу, где жила его любовница, и мирно беседовать с ним. Но я должен был убедиться в этом. Хотя ответ «В такое время я всегда дома» может показаться малоубедительным, я поверил ей. Чей же голос слышал Джандиери? Ворониной? Но Вера Васильевна утверждала, что четырнадцатого октября с девяти вечера до часу ночи не выходила из номера.

— Вы хорошо знали Долидзе? — спросил я.

— Котэ хорошо знала свекровь. Царство ей небесное. Она виновата во всех моих несчастьях.

— Почему она?

— Она настояла на нашей женитьбе. Я поддалась ее уговорам. А теперь вот стала посмешищем для всего города. Не пойму, как вы, мужчины, можете так себя вести?!

Я отвел от нее глаза.

— Но вы ведь тоже знали Долидзе.

— Котэ сам всего добился. Никто ему не помогал. И кто ему мог помочь? Отец его был простым сапожником, старшие братья разъехались, сестры вышли замуж и тоже уехали из Натли. Мне он не нравился, но в городе его уважали.