Затонувший мир

Керанс кивнул и взглянул через окно на полукруглый корпус базы, слегка покачивающийся поблизости. На самой верхней палубе, у перил неподвижно стоял Дейли и пристально смотрел на прохладную утреннюю воду. Возможно, что он тоже лишь минуту назад очнулся от того же колдовского сна, и его глаза все еще видели оливково-зеленую лагуну, залитую светом огромного триасового солнца. Стоило Керансу перевести взгляд в полутьму каюты, как перед ним снова возникла та же картина. В ушах его продолжали звучать пульсирующие звуки солнечного барабана. Но теперь, пережив ночной страх, он уже находил в этих звуках что-то успокаивающее, что-то ободряющее, как собственное сердцебиение. Но гигантские ящеры все же были ужасны.

Он вспомнил игуан, лающих и нагло ползающих по ступеням музея. Как различие между скрытым и явным содержанием сна переставало иметь значение, так же стиралась разница между сном и реальностью. Фантомы из сна плавно перешли в сегодняшний день, воображаемый и истинный ландшафты теперь стали неразличимы, как если бы это были Хиросима и Аушвиц, Голгофа и Гоморра.

Скептически подумав о лекарствах, он сказал Бодкину:

— Дайте мне будильник Хардмана, Алан. Или напомните, чтобы я принял на ночь фенобарбитал.

— Не стоит, — коротко ответил Бодкин. — Если только вы не стремитесь, чтобы сила впечатления удвоилась. Единственное, что может помочь бороться с кошмарами, это наше сознание, осознанный контроль.

Он застегнул на голой, без рубашки, груди свою шерстяную куртку.

— Это был не обычный сон, Роберт. Это заговорила древняя органическая память, и возраст ее — миллионы лет.

Он указал на полукруг солнца, показавшийся над чащобой хвощей и папоротников.

— Пробудился врожденный механизм, проспавший в вашей протоплазме много миллионов лет. Повышение солнечной радиации и температуры включило спавшие механизмы спинного мозга, поясничного нерва, влекущие нас назад, в древние моря, в область древней психологии — невроники. Это работает всеобщий биофизический возраст. Мы действительно помним эти древние болота и лагуны. Через несколько ночей эти сны не будут пугать вас, ужас от них поверхностен. Действительность более ужасна. Именно поэтому Риггс и получил приказ вернуться.

— Пеликозавр? — спросил Керанс.

Бодкин кивнул:

— Они не восприняли мой рапорт как сенсацию, потому что уже получали такие сообщения.

На лестнице, ведущей к камбузу, послышались шаги. Дверь энергично распахнулась и вошел Риггс, гладко выбритый и уже позавтракавший.

Он дружелюбно отсалютовал дубинкой, с укоризной рассматривая двух своих подчиненных, раскинувшихся в креслах в окружении кучи грязной посуды.

— Боже, что за свинарник!? Доброе утро. Нам предстоит напряженный день, поэтому давайте посидим немного и все обмозгуем. Я назначил отъезд на двенадцать часов завтрашнего дня, поэтому к десяти утра все должно быть погружено на борт. Я не собираюсь расходовать зря ни капли горючего, поэтому ничего лишнего. Как вы, Роберт?

— Превосходно, — коротко и не вставая, бросил Керанс.

— Рад слышать. Хотя выглядите вы несколько вяловато. Если вы хотите взять катер, чтобы привезти свои вещи из «Рица»…

Керанс слушал его вполуха, глядя на величественно поднимающееся солнце. Между ними глухой стеной встало то обстоятельство, что Риггс не видел снов, не ощущал их притягательной силы. Он все еще верил в причинность и логику, все еще жил в прежнем, потерявшем теперь всякий смысл мире, управляемый набором теперь никому не нужных инструкций, как рабочая пчела в полете. Через несколько минут Керанс уже совершенно не улавливал слова полковника, прислушиваясь только к. непрерывному барабанному бою в ушах, полуприкрыв глаза, так чтобы из-под ресниц наблюдать сверкающую пятнистую поверхность лагуны.

Бодкин, сидевший против него, делал то же самое, сложив руки на животе. Сколько раз во время их прежних бесед он на самом деле находился в миллионах лет отсюда?

Когда Риггс двинулся к выходу, Керанс сделал за ним несколько шагов.

— Конечно, полковник, все будет сделано и готово вовремя. Спасибо за напоминание.

Когда катер с полковником отошел от станции, Керанс вернулся в свое кресло. В течение нескольких минут двое мужчин смотрели друг на друга через стол; по мере того, как вставало солнце, жужжание насекомых за проволочной сеткой все усиливалось. Наконец Керанс заговорил:

— Алан, я не уверен, что уйду вместе со всеми.

Не отвечая, Бодкин достал сигарету. Он зажег ее и принялся неторопливо курить, откинувшись в кресле.

— Знаете ли вы, где мы находимся? — спросил он после паузы. — Ну, в каком городе?

Когда Керанс отрицательно покачал головой, Бодкин сказал: