Затворники

– Я играю на бас-гитаре, – объяснил он, жуя зубочистку и прислонившись к одной из колонн, опоясывающих клуатр Три. – Ты можешь добраться на метро. Всего одна остановка после стадиона «Янкиз»[22]. Я тебя встречу.

Между нами не было ни непринужденных разговоров, ни каких-либо объяснений того, что произошло в тот день на экологической ярмарке или после нее. Он просто остановил меня и пригласил. Это было не столько предложение, сколько неизбежность. По крайней мере, именно так я к этому отнеслась, хотя даже не знала его номер телефона, да и сейчас Лео его не назвал. Только пообещал встретить меня.

– Хорошо, – сказала я. – Да.

Я знала, что это решение спасет меня от очередного одинокого вечера в моей студии, которая за последнюю пару недель стала выглядеть еще хуже: одежда свалена на кровати, посуда в раковине, бумаги повсюду. Я не считала себя неряхой, но в то утро наступила на кофейную гущу, высыпавшуюся из фильтра, который я выбросила накануне вечером, и даже не потрудилась смахнуть ее с подошв ног. От меня не ускользнуло сходство всего этого с тем домом, который я оставила в Уолла-Уолла, но я решила не анализировать поведение, свойственное в равной степени мне и моей матери, – в стрессовой ситуации пускать все на самотек.

Правда заключалась в том, что я полностью отдала свой кухонный стол книгам, статьям, ноутбуку и колоде карт Таро, которую купила в местном книжном магазине.

Я читала научные статьи о Таро или carte da trionfi, как их называли в эпоху Возрождения. И узнала, что самое раннее сохранившееся упоминание о картах Таро содержится в бухгалтерском отчете семьи д’Эсте из Феррары от 1442 года и что Марциано да Тортона, секретарь и астролог миланского герцога Филиппо Мария Висконти, был одним из первых, кто написал о символизме колоды. Я также выяснила, что, хотя изначально Таро было карточной игрой, к 1527 году в Венеции его признали гадальным средством.

И хотя немногие ученые писали о Таро – историки и искусствоведы редко обращались к этой теме, – все соглашались с тем, что ранняя современность была одержима гаданием и предсказанием будущего. Разумеется, в XV и XVI веках в Италии астрологи встречались на каждом шагу. Марсилио Фичино, астролог влиятельной семьи Медичи, настолько верил в мудрость планет, что при рождении Джованни ди Лоренцо де Медичи даже предсказал, что тот будет Папой Римским. Так и случилось – впоследствии он стал Львом X.

Более того, такие места, как Феррара, где правящая семья была одновременно сказочно богата и одержима темными идеями оккультизма, которые могли бы укрепить их власть, казались идеальным местом для использования карт Таро в качестве гадательного инструмента. Затем появилась сама традиция создания Таро – изображений столь своеобразных, столь не похожих на все другие колоды карт, дошедшие до нас, что трудно было представить, будто их могли использовать для чего-то, не связанного с оккультизмом. И наконец, когда я раскладывала карты, они ощущались в моих руках как нечто живое, наполненное энергией.

После того как согласилась встретиться с Лео, я оставила его в саду и направилась в библиотеку. После того вечера, когда мы гадали на картах при свечах, я неизменно удивлялась тому, что Рейчел сидит за тем же столом, при ярком освещении, в окружении рабочих бумаг и исследовательских материалов, а не в тени. Казалось, она с легкостью перемещается между миром карт и миром рациональных исследований, но мне было все труднее сохранять четкие границы между этими мирами. Когда я присоединилась к Рейчел, мы услышали сквозь толстую дверь кабинета громкий голос Патрика, хотя старый мореный дуб филенок заглушал слова.

– Это из-за Аруны, – проговорила Рейчел, не поднимая глаз от расшифровки записей. – Патрик показал ей карты, и она считает, что они фальшивые. Он надеялся представить их в музее Моргана, но теперь это невозможно. Вместо этого ему придется стать ведущим семинара, и только.

В это было трудно поверить. Я что-то почувствовала в тот вечер, когда держала их в руках, когда разложила их здесь, на этом самом столе. Но разве не так работает магия? Отвлечь публику обстановкой, атмосферой, яркими эффектами, чтобы никто не заметил ловкость рук, фальшь всего этого…

Мы слышали его голос через дверь, гневный и разочарованный рык. Дело обернулось неудачей, а Патрик становился все более нетерпимым к неудачам.

– А ты что думаешь? – спросила я.

Рейчел подняла глаза от своей работы и пожала плечами.

– Они красивые, но какие-то неправильные. Какие-то жесткие. Пергамент обычно гораздо более гибкий. И, действительно, иллюстрации немного грубоваты. Может быть, рисовал ученик?

Я кивнула. Я видела их только дважды: один раз в антикварном магазине Кетча и второй раз в тусклом свете библиотеки. У Рейчел, я полагаю, было больше возможностей их рассмотреть.

– Аруна с тобой согласилась?

– Согласилась. Я, конечно, сказала ему. Но он не хотел слышать это от меня. Думаю, ему придется показать их еще нескольким людям, прежде чем он по-настоящему смирится с этим.